Сибирские огни, 1930, № 2

— Я не гулеваню!..—переламывая смущение, с деланной угрюмостью возра- зил Николай.—Какой я гулеван? Напрасно про меня... -— Ну, ну! Не шебаршись. К слову пришлось, а не к обиде... Я ведь знаю, что тебя завсегда Васька мутит... Василий сам по себе, а я сам... Не понимаю!.. — Эк, обидчивый ты какой!.. Один из пришедших вместе с Николаем вмешался: — Пошли, что ли? — Да, пора. Лавошников оглянулся, посмотрел на притихших посетителей читальни и спу- стился с террасы вслед за остальными. Седоватый рабочий взялся за газету и буркнул: — Жизнеустроители!.. Женщины переглянулись и сдержанно рассмеялись. В саду Лавошников пошел рядом с Николаем: — Цапаешься с отцом? — Бывает!..—нехотя ответил Николай. Бузит он у тебя. Беспокойный. Гляди, как накручивает против всего ново- го! На стройку ходит, урывает время, да критику наводит. А ребята слушают его и в себе затаивают. Будет у нас еще с ним делов!.. Николай ничего не ответил. Поглядев на него искоса, Лавошников прибавил: — Тебе бы, Николай, откачнуться от него на-прочь!.. — Я и так особо от него живу... Чего тут! —- Особо-то особо, но все, выходит, одна семья... Теперь ты по обчественности пошел, втягиваешься, а старик у тебя в роде гирь на ногах, оттягивает назад... Старик- то твой, он коновод. Вот возьми Волкова. Мужик толковый, грамотный, газетами инте- ресуется, книги читает, а все норовит вычитать что-нибудь худое про советскую власть и напроходь сплошь кроет и кроет... Твоего батьки вернейший помощник и подпевало... — Старик мой, родитель, старых порядков человек. Чего на него вниманья обращать?—неуверенно отозвался Николай.—Его рйзи переделаешь? — Его-то не переделаешь, а что б не вредил, меры надобно определенно при- нять... Спутники Лавошникова и Николая, шедшие впереди, приостановились. —- Вред от этих стариков большущий,—вмешался один из них.—Всю фабрику, брат, на-двое раскололи. Хлопотный народ!.. — А мы их скрутим!—живо отозвался другой.—С ими, с песочницами такими, в два счета можно!.. — Не скажи!—остановил его Лавошников.—Тут в два счета ничего не сде- лаешь. Тут с умом и с понятием действовать следует. Они проходили по слабоосвещенной аллее мимо редких скамеек, на которых безмолвно и притаенно смутно темнели парочки, к площадке, откуда доносился шум, где ярко горело два-три фонаря и мелькали тени гуляющих. Большая беседка, превращенная в летний буфет, была переполнена людьми. У стойки осаждали буфетчика нетерпеливые покупатели; тесно поставленные столики были облеплены людьми. На столиках тускло сверкали зеленоватым стеклом густые ряды бутылок. — Сегодня пьют здорово!—ответил Лавошников, подымаясь в беседку. — Получку-то еще не всю спустили. Лавошников остановился у входа и внимательно, словно отыскивая кого-то, ог- лядел стойку, столы, шумящих людей, вздрагивающие и мелькающие в воздухе пивные бутылки. Остальные столпились возле него. В дальнем углу Лавошников разглядел знакомых. Наклонившись над столом и почти упираясь головами в батарею бутылок, сидели пять молодых ребят и торопливо пили пиво. Они не обращали внимания на окружающее, мало разговаривали, а только подливали друг другу в липкие белые чашки пенистый напиток и чокалпсь, распле- скивая его по залитому столу.