Сибирские огни, 1930, № 10

На утро были в с. Бобровском. Нае встретили радостно. Игнатов горячо пожал руки и засыпал вопросами. — Получили донесение о судьбе Палкина? хмуро спросил Захаров, когда мы вошли в штаб. — Да, очень жаль, — откликнулся Кожин. — Не горюй, старина, — обратился я к Захарову, — наш отряд колотит по- маленьку белую тварь. Захаров задумался. t — Говоря между нами, — если бы и ваш отряд потерпел неудачу восстание было бы проиграно. — Вот в чем дело, товарищи, — перебил нас Игнатов. — Кожин избран чле- ном революционного военного совета. Он пока будет ездить с вами, но командиром от- ряда назначается Цыкуйов. Завтра вы выступите в поход на село Фунтики и в бли- жайшие к нему села, соберете под свое командование отряд Палкина и остатки Стре- ляевскогО отряда. Вот вам задание: во что бы то га стало взять Алейск и выбить из Урюпина казаков и уланюв. А теперь идите отдыхайте. • Мы пошли на квартиру к братьям Мещеряковым. — Глотнем по стакану самогонки, —предложили Мещеряковы, когда мы сели за ужин. — Нет, ребята, — ответил я. — У меня сегодня настроение писать стишок про бобровский бой. — Да брось ты со стишком! — запротестовали товарищи. — Нет. Пока не допишу — не выпью. Я еще дорогой написал его наполовину. Все уже по/рядком повеселели и гаркнули «Реве та стогне Днипр широкий». — Ну, вот, я и закончил стишок, — сказал я. — Слушайте! Ребята замолчали, больше обрадовавшись тому, что я освободился и приму уча- стие в выпивке. Я прочитал: Т и р а н у Л ы н д и ну Наверно сам ты, сволочь, так желаешь, Чтобы из уст в уста ко всем крестьянам Неслись слова, как зверски поступаешь Ты с пленным красным партизаном. От рук твоих горят деревни, села, Но наши 1пики, красные знамена Высоко реют! Наши славные колониы Под свистом пуль — Идут вперед и рвут погоны. Так знайте ж, стервецы, — У нас дробовики и пики, У вас у каждого штыки и пулеметы, Но мы готовы в бой. Дружней, вперед! Нет места жалости и колебаньям В огне восстанья, В классовой борьбе! Завтра же отпечатаем твой стишок и я его читать буду перед партизанами. Завтра же отпечатаем твой стишок и я его читат буду перед партизанами. Не успели мы как следует сесть за стол, как за окном послышался лошадиный топот и в дверь постучали. Наше веселое настроение мгновенно сгасло. Пуще всего мы боялись, что кто нибудь из дозорных донес о нашей выпивке штабу. К счастью я не выпил ни одной рюмки, а Баженко был еще совершенно трезв. Tofmc мы убрали со стола всю посуду и, посмеиваясь, чинно расселись по скамьям. Мать Мещеряковых открыла дверь и впустила неизвестных нам людей. Это были ординарцы главного штаба. Случилось то, чего мы больше всего боялись: меня и Баженко требовали в штаб. Трудно сказать, что' переживал тогда Баженко. Мне же легче было лечь под розги, чем стоять под строгими взглядами Игнатова и Захарова. Мы шли по улице неловкими, загребающими шагами. Только у здания штаба я решил- ся взглянуть на Баженко. Тот ободряюще мне улыбнулся и открыл дверь.