Сибирские огни, 1930, № 10
z — Об этом же самом и я думаю. Конечно, мерзко, непростительное легкомыс- 2 лие. Ты, Николай, тоже меня прости — я тоже потерял рассудок... я тоже никогда не с доходил до такого состояния: 5 — Да, да. Надо уехать... И скорее, скорее, нока не засосало это болото, о — Т ы П р ав> прав! Я тоже уеду. У меня уже и план готов": заеду в Бдагове- £ щенск, к своим, а там — па линию. 15 — Нет, Леоныч, ты не уезжай, ты — здешний, к тебе привыкли, тебе верят, ^ ты нужен здесь. Нет, ты оставайся — лучше уеду я: я — новичок, здешняя работа меня не удовлетворяет, я привык к другим условиям. х - — Брось, Николай. Решено — уезжаю я. Скажу, чтобы меня перебросили в < другое место. А то, что я здешний и меня все знают, — это| даже хуже: скорее заме- £ тут. 3 ^ В конце февраля 'Николай был «выпущен на свободу». Благодаря своим связям, < Кроник устроил его на службу в Контрольную палату, и Николай превратился в Алек- сея Григорьевича Теплицкого — маленького, неряшливо одетого чиновника. Штиль все еще продолжался. Жуков, Мирзоянц и другие, арестованные 18-го января и после, группами и в одиночку высылались из Томска. Большинство товари- щей, командированных на линию, вернулось, студенты раз'езжались, работа в круж- ках замирала; собрания происходили редко. В марте уехал в Благовещенск и Леонов простился он с Николаем сухо. — А меня Кроник не выпускает из своих рук. — Да, я знаю. Меня тоже долго не пускал. Упрекал чуть ли не в дезертир- стве. Когда вернулся Григорий Иваныч, то ему тоже пришлось снять «всю расти- тельность», и с ним — теперь он считался мещанином г. Чистополя, Абдулой Барна- шевым — стали восстанавливать связи с рабочими. Дело не клеилось, — и Николаю, и Григорию Иванычу все время приходилось быть наг-чеку, рабочие тоже шли с опаской. Николай жил на Духовской улице, Григо- рий Иваныч обретался где-то в Заисточье, — среди татар — по-татарски балакать он где-то паучился раньше и теперь занимался покупкой и продажей разного старья. Шла весна, ширились и теплели дни, на улицах было много солнца, голубеющие дали манили из города. По четвергам у Кроников продолжали собираться друзья и знакомые, но за это время число друзей и знакомых поредело: перестали бывать Брагин, Соколов, Гольд- берг, Веселовские. Вечера проходили вяло, разговоры вертелись вокруг городских но- востей я войны, начали поговаривать о дачах. Первые дни службы в палате, чиновничество и форменный, купленный по слу- чаю костюм страшно возмущали Николая. На квартиру приходил отупевший, обесси- ленный, злой; знакомых приходилось избегать, бывал «1н только у Кроников и у Тер- нера, да и то не часто. Начал было перечитывать Маркса и Плеханова — энергии не хватило и на неделю: спрятал и перешел на беллетристику. Однажды, в какой-то праздничный день, к нему заехала Вера. — Николай... — Алексей Григорьич..." — перебил Николай, пряча усмешку. — Ну, это все равно, Алексей Ник... — осеклась, вспыхнула, рассмеялась: — Алексей Григорьич, я к вам с большой просьбой. — Неудачное время выбрали, Вера. У меня такое мерзкое настроение. — О! Значит удачно!.. Поедемте со мной на архимандритскую заимку, на дачу? Наши уехали к губернатору, Женька куда-то убежала, мне скучно. Я вас очень прошу. Хоть раз не откажите мне. Николай согласился. На пригорке, под соснами — голубой терем, вокруг терема — старый бор, в бору еще. лежит снег. Он лежит под соснами белой неровной скатертью, ослепительно сверкающей на солнце, весь в причудливых синих узорах и пятнах. И такая под сос- _ нами ташина, такой воздух, такой снег, что хочется кричать, аукать, дышать всег О грудью, бегать, валяться.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2