Сибирские огни, 1930, № 10

исстным начальством часто .«исправлялись», а иногда и совсем уничтожались. И все- ® ГАКИ , даже в изуродованном виде, приходящие вести говорили о том, что в России не- £ спокойно, что «там начинается»... о Эти вести — партийные работники умели находить в них то, что им было £ нужно и что было на самом деле — и особенно события в университете подняли j упавшее настроение, и следующие две недели шрошли в лихорадочной работе. а« Снова принялись за организацию забастовки на железной дороге, — на линию g были брошены агитаторы, прокламации, инструкции. Рутовшш, Самохвалов Григорий т Иваныч, Чижик, Березкин и еще с десяток студентов отправились в Красноярск и в дру- j гае города; Леонов, Вольфсон и другие, оставшиеся в Томске, кинулись в студенческую m стихию. Кроник, как всегда, — «по тактическим», «конспиративным» и прочим «об- < стоятельствам» — от непосредственной работы ; был освобожден. Вася, «обращен- * иый Николаем в социал-демократическую веру», и Соня возобновили работу кружка, собиравшегося у Тимофееоских; Николай, Мирзоянц, Караваев, Никита и Сергей — g к рабочим. Николай метался: от студентов к рабочим, с Черепичной улицы, из универси- тета — на Пески, на Иркутскую. Организовал из рабочих «инициативную группу», три раза в неделю собирались на Песках: из этой группы: готовились рабочие агитато- ры и пропагандисты. С бывшими солдатами занимался отдельно — мечтал о боевых десятках и сотнях. По его настоянию была изменена программа занятий в кружках. — Меньше агитационной фразеологии! Не зажигать, а раз'яснять, вбивать, вколачивать! Необходимо углубить пропаганду. На Болото заходил редко — не-зачем бьио: Григорий Иванович уехал, Жуков находился -t> тюрьме, Ничипоренко перешел к эсерам. Жизнь на Болоте замирала. После обыска Иван Ермолаич завел пару свирепых собак, каждого незнакомо?-, го человека, входившего во двор, встречал окриком, ворчал, ругался, за Катюшей и Никитой следил, как ревнивый старый муж следит за легкомысленной женой. Сергей заболел, «столовку» свою Калмычиха закрыла. В начале февраля нужно было выпустить прокламацию Союза «Рабочий класс и поп Гапон». Что делать? Одна типография еще не оправилась от разгрома, другая «хромала на обе ноги», третья лучшая — у Калмыковых. Провести наборщиков и печатников — почти невозможно: Иван Ермолаич если и пустит—будет досматривать, подозревать, может и провалить. Николаю пришлось взяться за это дело самому. Сначала зашел один и, пронес незаметно готовый набор, потом — с криками, размахивая перед Иваном Ермолаичем тростью — провел одного печатника. Вдвоем просидели в подполье больше суток, боя- зливо прислушиваясь к шагам и голосам наверху, но прокламацию все-таки выпу- стили. И в начале же февраля на организацию посыпались удары. , Первым засыпался Мирзоянц, за которым давно следили, — его арестовали на одном собрании рабочих. Дня через два после этого вернулся из Красноярска Самохва- лов и отказался работать: — Какие там, к чорту, социаль-демократы! Сектантство, узость, формализм! Меня стали упрекать в оппорионизме, прозвали «либералом в маске»... Я не могу в таких условиях и с такими лицами работать. Мои принципы заставляют меня выйти нз такой организации. В этот же день, на Почтамтской, Николая встретила Вера, с которой он виделся утром. — Николай Николаич, голубчик... ищут! Папе звонили из полиции, спрашивали о вас. Я часа три уже бегаю по городу. Мы были вынуждены сказать ваш адрес. Надо спасаться. Не могу ли я помочь вам? Николай бросился на квартиру. Жил он на Кузнечном взвозе, дело было к вечеру. Поднимаясь по улице, заметил у ворот дома двух полицейских—повернулся и обратно. Забежал в первую парикмахерскую и попросил «снять всю растительность». Потом — 1 3