Сибирские огни, 1930, № 1

— Где же армия? Отвечаю: — Как и всегда—на своем посту! 2. Нержавеюйщи топро Подобно, неуловимо и глубоко голубеют только детские глаза. Но так голубе.го лезвие топора. Оно казалось поэтому хрупким. От легкого удара, щелчка пальцем сталь запела. Несколько секунд я слышал затухающий чистый звук. Он не мог быть рожден этим топором. Такие звуки рождаются исключительно под смычком гениального мастера. Несколько рассеяно я провел рукой по отточенному лезвию. Оно было бе- зупречно. — А ты не так его пробуй,—бросил в мое ухо, еще помнившее короткую песню стали, пригоршню слов знакомый голос Назарова.—У нас есть специальные ра- бочие, чтобы портить эти топоры. Чем больше испортит, тем больше получит премии. Ну, и стараются ребята! До поту! Рельсы рубят, по камню бьют... Раз ты держишь этот топор в руках, значит, у них ничего с ним не вышло: премии они за него не по- лучили ! Это, конечно, сказка! Такое нежное, тонкое лезвие—и оно устоит против глыбы чугуна, против камня? Я разрешаю себе не верить этому. К сожалению, в редакционной комнате нет ничего подходящего для испытания, а то бы... Да, да, товарищ Назароз! Нержавеющая сталь—это еще понятно: можно изобрести противоядие против самых убийственных кислот, против времени, сырости... Но чтобы столь тонкое лезвие,—лез- вие, товарищ Назаров!—вышло невредимым из состязания с рельсами, с камнем... Под большими русыми усами Назарова на потемневших губах скользит друже- ская улыбка. Ликуют серые, тоже стальные, глаза. И весь он, этот пятидесятилетний, крепыш, старый большевик, рабочий—машинист с тридцатипятилетним производствен- ным стажем—весь он торжествует. И просто, и уверенно гордо, как и Орден Красного Знамени на его скромном пиджаке. Он берет из моих рук топор, передает его другому сотруднику редакции, ю- ворит: — На-ка, сбегай, испытай где-либо на дворе! Бей, не жалей! Не бойся. Бега, беги! Он подталкивает сотрудника к дверям, а потом, как ни в чем не бывало, продол- жает беседу с оставшимися. Дьявольская уверенность! Ему, как обычно, много н а д о рассказать, многим н а д о поделиться. Жизнь, работа южно-уральских, в частности, златоустовских рабочих,—для него неисчерпае- мый источник полнокровных восторгов. И он, усатый энтузиаст, умеет восхищаться— и смело, искренно загараясь, — многим, о чем мы, к сожалению, не научились даже говорить полным голосом. Он теребит меня за плечо. — Ты понимаешь — ведь это н а ш а сталь! Не ржавеет никогда, нигде! С а м и сделали! Без заграниц всяких! Да что—мы вперед им дали! У них н е т у такой! А у н а с , з л а т о у - с т о в ц е в , е с т ь ! С о в е т с к и й рабочий и инженер сплавили ее! Вот, дорогой товарищ... Он увлеченно жестиклирует. И видишь, чувствуешь, как захлестывет его ве- личайшая радость сознания творческого восхождения родного класса. «Чем же другим кне жить?»—как бы отвечает он на незаданный ему вопрос и продолжает: — Ты знаешь, мы везем н а ш и м,—такие слова у него подчеркиваются, без те- ни хвастовства, с необычайной теплотой, сами собой,—н а ш и м бойцам-здатоустовцам подарок: доску с 73 предметами производства н а ш и х з а в о д о в ! Они увидят, что мы не бьем баклуши, мы работаем, строим с в о ю промышленность, с в о е х о-