Сибирские огни, 1930, № 1

оs 3 II. э 5 Бывало так. Две громадных печи сверху донизу закладывались отборной носу- . в дой или аккуратными изоляторами. Горновщики доводили жар в горцах до нормы. Над § крышей, над широкими трубами вился густой дым. Проба давала хорошие результаты. 2 А когда проходило положенное время, когда печь остывала и из нее начинали выба- ° рать готовый обожженный товар,—он выходил почти сплошь испорченным. Горновщики подымали крик. Они вызывали мастера, заведывающих другими це- 0 хами. Они требовали директора и инженеров: < — Чья вина?.. Кто напортил?—гремело по фабрике. Искали виновника. Искали долго, но тщетно, п Андрей Фомич лазил по цехам. Долго и тщательно он возился в сырьевом, гш 1 где дробили, мололи и смешивали массу. Он вместе с техническим директором и кем- £ нибудь из инженеров проверял отдельные процессы производства, щупал, нюхал, про- ш бовал на язык, тер меж пальцами сероватую, сырую глину. Вот здесь, где-то, чувство- 2 вал он, должна была скрываться причина порчи фабриката. Вот здесь, близко. о Но сколько ни проверяли, сколько ни выясняли—ятой причины доискаться бычи невозможно. Старик Пеликанов в такие дни дико бушевал. Если брак выходил из его горна, в его смену, он весь багровел, срывал с себя фартук, швырял на пыльный, весь усы- панный битыми черенками глиняный пол рукавицы и хрипел: — Сволочи! Истинное дело,—сволочи! Откуль эта напасть? Да ведь это, брат- цы мои, совсем сволочное дело выходит! Кто гадит? Ищите, братцы... А Федюшин, другой горновщик, молча отходил от жерла открытой печи, обхо- дил ее кругом, качал головой, шевелил губами и горестно вздыхал: — Видал ты... Допрежь этого, сколь пекусь я коло ей, никогды не было. Допрежь, какой, ребята, товар выходил? Прямо сливки, золото... Эта што же будет? Чего управители смотрют? При Петре Ищатьиче разве было бы такое? При Петре Игнатьиче все аккуратно, чисто было... Понимающие люди были. И если бывали при этом директор или какой-нибудь инженер, или завцехом-ком- мунист, Федюшин делал вид, что не замечает их и, скорбно вздыхая, тянул: — Во всяком деле прахтика первее всего... Вот поставили к умному делу не- привышных людей—какой может резон выйти? Никакого, окромя вот этого перевода добра. И он подробно и долго распространялся о том, как Петр Игнатьевич, старый хо- зяин фабрики, или его управитель доходили сами до всего, до каждой мелочи, до каж- дого пустяка: — Кажную досточку, бывало, Петр Игнатьевич высмотрит... Он возьмет щепоть массы—и уж его не омманешь, нет!.. Или глазур взять: зачерпнет он на ладошку, потрет, подоржит—и знает, как и што, дошла ли глазур, годится ли в дело, али до- бавлять чего надо... Андрей Фомич раза два пропустил мимо ушей разглагольствования Федюшина. Но однажды он дал старику договорить и подошел к нему вплотную. Лицо его было спокойно, даже улыбалось, но серые глаза вспыхивали сдержанным, растущим возму- щением : — Ну, Федюшин. Размазывай, расписывай... Значит, по-старинке, грипп,, лучше все было? — Всяко бывало,—слегка смутившись, уклончиво ответил старик. — Любо значит тебе старое. Когда перед хозяином в три погибели спину гнул да по двенадцать часов в сутки без устали работал—это, по-твоему, самое сладкое было?.. Э-эх, старик! Короткая, видать, у тебя память... — Отшибло у его, Андрей. Фомич, память-то,—засмеялся кто-то из рабочих. — Он по хозяйским чаевым плачет... На водку, вишь, Петр Игнатьич умел да- О л вать. Загнет урок, сдельщину не по силам, а чтоб кишку у людей не подперло, по- » • ставит четвертуху... Вот Федюшин. видно, и скучает по ей.