Сибирские огни, 1930, № 1

— Помолчите, товарищи! Давайте, ребята, по порядку и организованно. Орете, как те горлопаны на сходе... Нельзя же, ребята! Дак вы же, ребята, сознательные! Да- вайте по цехам обсуждение поведем... Начинайте, по сырьевому. Темный палец, как чугунная свинка, устремляется вперед. Черный палец п о д - зывает, призывает того, из сырьевого цеха. — Нам, конечно,—поднимается с места человек из сырьевого цеха,—установ- ку следует на счет массы. Чтоб, пожалуй, в дробилке и потом на прессах проверка произошла... Массу полагается сюда пустить аккуратную и чтоб все в меру. Разорванные клочки дыма успокаиваются и уползают к потолку и в окна. В конторе деловая, тугая тишина. VI . Проворные руки, мелькая над вертящимся станком, неустанно обнимают и приг- лаживают влажную глину. Босые ноги бегут по кругу и дают ему движение. Так из-под проворных рук, из-под ловких пальцев возникают хрупкие формы. Сырые и нежные—они длинными стройными рядами вытягиваются на досках. Они ок- ружают работающих в молчании людей. Они господствуют повсюду, над всем. Сырье и нежные формы, загромождающие проходы и словно сторожащие рабо- чих, ждут своего часа. Там, в соседстве с этим корпусом, дымятся широкие трубы над закоптелыми крышами. Широкие двери исполинских печей открыты и ждут. В широкие двери, внутрь еще неостывшей печи войдет горновщик, присмот- рится, приладится и станет принимать и устанавливать в ряд, в лад, осторожно и тер- пеливо желтые, пористые, радующие глаз, как свеже испеченный хлеб, огнеупорные капсюля—коробки, наполненные сырой посудой. Огнеупорные капсюля—коробки, наполненные свежими, хрупкими формами, ко- торые еще недавно вышли из-под проворных и верных рук. А назавтра, вынутые из печки, яркие, белые фарфоровые чашки, тарелки, чай- гаки, блюда попадут в другой корпус, к другим рабочим, в другие руки. И нежные, тонкие кисточки распишут на белых и чистых чашках, тарелках, чайниках, блюдах нехитрые, но яркие узоры. Невиданные цветы расцветут на белом фарфоре... Глава первая I. Крепкий каурый конь, горячась и приплясывая, вынес пролетку из узенького проулочка и, почуяв под копытами накатанную крепкую дорогу, весело рванулся в степную даль. Станция с ее двумя водонапорными башнями осталась позади. Седок, высунувшись из пролетки, сбоку полюбовался горячим и стремительным ходом лошади и тронул за узенький поясок кучера: — Неужто от Забавной? — Как говорите, товарищ,—обернулся кучер, натягивая вожжи. — Спрашиваю: конь-то от Забавной? Хороших кровей кобыла тут раньше на фабрике была... От нее? — Не знаю. Я тут второй год только. Кто его знает, откуда да от кого. Должно быть, со стороны завели... А может и от той, стало-быть, кобылки. Седок откинулся на сиденье и глубоко вздохнул. Дорога пошла увалами. Широкие пашни устлали землю лоскутными цветными половиками. Мелкие перелески шарахнулись по падям, кой-где взметнулись выщерблен- ными гребнями на угорах. По сторонам вдали безлюдно и безмолвно лежали деревни. А сверху, в сгущающейся сини неба плыла тишина: ранний вечер шел мягко и осто- рожно.