Сибирские огни, 1929, № 5

Погоныш проискал лошадей до завтрака, поймал и привел домой. Дома он за­ брался .на гогребицу, выпил, не вылезая да ямы. криику тмоюа, достал горшок про­ стокваши, нашел насушенные Матреной к осени сухари и все с’ел. — После хлеба-соли два часа отдыху по казенному положению полагацца, со­ сну ка я. До обеда ад ишшо, дело артельное— -не свое, не к спеху, а работа дураков любит,— и пристроившись под па-веоом, захрапел. Здесь его и застала вернувшаяся с покоса жена. Кони стояли привязанными у ирдош на солнце, погребица чернела незагоры- той пастью и яз-под яавеса сыпал на весь двор переливчатый храп Погоныш. —• У-бьао окаишюго!— -кинулась было с криком к Зотейке Матрена, но словно кто нашем ударил в голову я в голове замутилось, а в гладах заплескались зеленые, расплывающиеся круги. Матрена тяжело оиуониигаюь на землю и побелела, как берета- Испугавшийся Паганыпг обегал в избу, схватил ведро с водой и окатил ее с головы до ног. Матрена е трудом поднялась и снова -села. — У-у,— захотела она выругаться, да махнула только рукой и снова легла то­ лстой на земь. — Вогавдь видит, кто того обидит, не так еще стуканет,— проворчал Пого­ ныш, садясь верхом на лошадь. Вечером Матрена ©ходила ж сестре Вири-нее, и она ей «кинула» .кровь. —- Дурна кровишшз это у те. дева, не иначе. Погоныш ехал и мурлыкал любимую, сю времени солдатчины, песню: Слы-шу, ви-жу, да слы-шу, ви-жу, Едет ба-арин, да две собачки впе-ередде, Дда-а-а две со-ба-аачки впе-ээреде, Да-а два лакея на-за-де-эээ... fio петь ему уже надоело, и он, от природы большой любитель поговорить, стал разговаривать с лошадью. — Дураки мы с тобой, Гнедко. Дураки. Да, дураки, да еще ка-кие дураки-то,— протянул он последние слова— Сати на нас -с тобой, бра/г, и поехали, и всю-то жизнь, всю-то жизнь буду ехать,— лениво нанизывая одно слово на другое и позевывая, рас­ суждал он. — К примеру скажем, артель, а что нам с ее, ну скажи, старый дурак, что с ее толку? Вытянут, брат, из нас вое -жилы и подыхай потом- Кеогу мы будем Нужны тогда, а? Мысль о том, что раньше жена, а теперь еще и артель уселись на его плечи, не давала ему покоя, расстраивала его душевное равновесие и породила у него склон­ ность к длинным рассуждениям на эту тему. Дума/гь и говорить о несправедливости жены, об эдосшоашцш его артелью, с того времени, как .только он вошел в артель, стало у него такой же потребностью, -ка-к еда и сон- Зотейка так увлекся своими разговорами с Гнедком, что не заметил, как уже проехал поскотину и в’ехал в луга. Солнце наклонилось и казалось -вот-вот сорвется в голубую бездну. С лугов тянуло ржавым запахом мочажин. Привязанные за хвосты лошади лениво тянулись за Гнедком и -норовили стянуть его с дороги к траве, но Гнедко шел опустивши старую длинную голову и на ходу дремал, отклячив губу. — Бог на помочь, Акинф Фалеич!— крикнул Погоныш, и-оровнявшись с косив­ шим А-кинфом, и остановился- Затейка всех мужиков называл не иначе, как по имени и отчеству. Акинф остановился и спросил: — Чо поздно так сменных-то ведешь? Солнце уж на седало управилось. — Успеем, всего не захватишь за себя, Акинф Фалеич, дома -дела были. Как тут наши без меня-то орудуют?— в свою очередь спросил он.