Сибирские огни, 1929, № 5
В больших комнатах укома, обычно серых и неприветливых, стоял голубова тый туман. Было ровно девять. В «общем отделе», предварявшем кабинет ответственно го секретаря, столы еще были пусты. Одна только машинистка маячила у большого окна и охорашивалась перед раскрытым, холодным еще после ночи, «Ундервудом». Проходя через комнату, Пичугин отметил необычайную яркость огромных окон, уводящих в беспорядочную нагроможденность ослепительно снежных крыш города. На этом стремительном фоне жалкой метелочкой решетился высоко взбитый ворох волос на длинной голове машинистки. — Где вы пропадали так долго,— манерно протянула она в ответ на поклон ин структора,— мы по вас соску-училиеь. Пичугин, не отвечая ей, прошел в кабинет секретаря. За большим письмен ным столом, похожим на (рояль, сидел Каргин, спиной к свету. Два ярких куска той же, что в соседней комнате, панорамы, зияли по обе стороны над ним, не ос вещая его. Пичутин решил не касаться своего трехдневного опоздания, а приступить прямо к делам. — Я рассчитываю сегодня отчитаться в поездке,— проговорил он, с непри вычной для себя развязностью, громко отодвигая стул и садясь перед столом. Каргин молча поднял на него глаза, занятый своими мыслями. Было похоже, что он сидел здесь давно, может быть, всю ночь и делал какое-то очень трудное, еще неоконченное дело. Он подвинул к себе пачку зажатых скрепкой исписанных листов и положил на них руку. Пичугин проводил взглядом его жест. В густо-лиловой сплывающейся маши нописи он узнал знакомое письмо Лели Кадочкиной, ва ко в ско й машинистки. Это была копия сводки перевыборов по Кошкинской волости. На полях невнятно сере ли отметки химическим карандашом. — Сегодня в шесть партийное собрание, на котором ты должен присутство вать,— проговорил Каргин, рассеянно глядя в лицо Пичугину, словно рассматривая что-то, положенное гораздо дальше, чем это лицо,— я ждал, что ты зайдешь тотчас по приезде. Тут надо было выяснить кое-что. Но сейчас, пожалуй, уж нет надобно сти. Я разобрался сам. Мы сегодня ставим вопрос о тебе. Я тебя должен предупре дить... Пичугин почувствовал, как вся наигранная развязность сползает с' нег'о, и знакомая тяжелая усталость налила голову. Он остановил глаза на тощей руке, придавившей исписанные листы. Под тонкой желтизной кожи резко проступал при чудливый рисунок вспухающих вен, словно брошенный кем-то запутанный голубо ватый шнурок. Рука легко вспорхнула над столом, перелистнула страницы и снова легла на них, придавила упрямо и сильно. ... — не только в перевыборах но Кошкинскому району тобой проявлена не допустимая халатность, больше того— преступное для партийца отсутствие клас совой установки, но (я знаю тебя вот уже год) тебе во многом с нами не по пути. Сначала я думал, что можно еще что-то сделать, выправить тебя. А сейчас я став лю вопрос со всей решительностью и считаю, что исключение из партии — един ственный выход. Пичугин поднял голову. На него смотрело каменное лицо, чужое и неузна ваемое,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2