Сибирские огни, 1929, № 5

Проснулся он, когда в комнате матово белело заснеженное утро. У двери стояла Кривая. Единственный глаз ее смотрел строго и зло из-под черной ветоши платка, а рот хотел улыбнуться. — Може чаю хотите? скипел, айдате. Пичугин умылся из ковша над вонючим ведром в каморке. Кривой, утерся ее ручником, от которого пахло мышами, выпил стакан мутного чаю и закурил па­ пироску. Запухшими со сна глазами он оглядел исподлобья мрачное жилище сто­ рожихи. Единственное окно было заклеено огромным плакатом страхового общества, где в аршин величиной разоренный красный петух бился в клубах пламени над соломенной крышей. В комнате стоял полумрак. — Зачем окошко завесила?.. Темь,— сказал он, переводя глаза на Кривую, неотрывно следившую за каждым его движением. Она растрепанной вороной застыла на фоне развешенного через комнату тряпья. —- Эж ты-ы... выжила тая тебя баба, молодая Хвощиха,— хрипло бормотала Кривая,— она его душила два раза, ей-богу не вру. Ты, кричит, мои деньги пролива­ ешь. А за мной жил, так пил и никто не знал. Пил себе и пил.... Она задушит его, ей-богу не вру. А то он ее. Уже четыре раза бил... ей-богу яе вру^у-у... — раз рубила она последние слова хриплым смехом, закрывая ладонью поплывший к ушам рот и мокро блестя страшным глазом. — Ну и ведьма,— подумал Пичугин, захлопывая за собой дверь сторожнхи- ной коморки и унося в ушах осколки дребезжащего хохота. С’езд кончился. Пичугин, сидя в боковой комнате над разложенными делами, слышал голоса последних уезжающих делегатов, Хлопнула дверь, и кому-то навстречу плеснулся веселый шум. В нем пото­ нул слабый, нежный в своей густоте, смех Каргина, Пичугин знал, что секретарь укома войдет сейчас к нему, и тяжелее навис над бумагами. Шурша огромным тулупом, с поднятым веером воротника. Каргин втиснул­ ся в шаткую дверцу. — Ты, что ж? Едем! — Не жди меня, — проговорил Пичугин, — задержаться придется... на денек... Сводку для губкома... цифры тут...— запутался он, вдруг вспомнив, что вче­ ра показывал Каргину готовую сводку. И покраснел густо, неумолимо, до слез в глазах. — Вали, оставайся,— как-то слишком поспешно согласился Каргин и вы­ шел. Снежная улыбка потухла, к Пичугину показалось: это желтое, до ужаса ис­ томленное лицо, вдруг приблизилось к нему вплотную, замкнуто строгое, похоло­ давшее, с двумя черными червячками под провалами глаз, и высматривало долгим думающим взглядом, связывало в один узелок затаенные мысли Пичугина, разроз­ ненные и ускользающие, неясные для него самого. Уже давно затихли голоса на узеньком заваленном сугробами дворе вика. Давно сани с виковским кучером Филькой на облучке вытиснулись на улицу, едва не вывалив на повороте секретаря укома, по плечи увязнувшего в ворохе пышной соломы, а неподвижный клинок лица утомительно продолжал стоять перед глазами. Он парализовал накипавшее раздражение, желание двигаться, ходить, растолкать но жилам жар отяжелевшей крови.