Сибирские огни, 1929, № 5

«Подлец»,— сказал глазами Пичугин. Матвиенко подождал еще с полминуты, потом молча поднялся и вышел, осто­ рожно притворив за собой дверь. Хвощ вытаскивал пальцами из супа дряблые кусочки мяса, макал их в блю­ дечко с жидкой горчицей и ловко отправлял в мокрый, разинутый рот. — Люблю горчицу,— бодай ее. Як дерэть. А ты, Пичугин, шо плохо ку­ шаешь? Гарпинау-у, кидай чугуны свои, ложки-плошки посля вымыешь. Иди до нас, сядай, голубка,— обращался он ко всем сразу и со свистом обсасывал лиловые стариковские пальцы. Мягкая колба носа все сильнее сгущалась в окраске от еды, от тепла, от нескольких стаканчиков собственноручно настоенной мутно-зеленой зубровки. — Три вещи я тольки уважаю,— в расслабленном блаженстве зажмурился Хвощ,— горчицу, зуброуку и баб. Ни з яким бисом этто не зровняю. И, опрокинув стаканчик, он бросил до полу длинные руки. При каждом дви­ жении его рук, далеко отставленных от тщедушного, несоразмерного с ростом, корот­ кого туловища в черной ватной жилетке— длинные змеи теней приходили в беспо­ койство на низком потолке глиняной хибарки. — А ты, Пычугин, не бойсь тоже до баб ласковый. Любишь?— мигнул Хвощ. — Я? Да... то-есть нет, не люблю,— рассеянно проговорил Пичугин, оборотом ладони вытирая розовые губы И откладывая ложку. —- И баб не любишь? Отто...— укоризненно качнул головой Хвощ. — Надоели. Все мне надоело,-—беспомощно улыбаясь, сказал инструктор, и что-то детское, виноватое и нежное на миг затушевало каменную тучность в лице. С полочки над столом скупо и жалостно светила трехлинейка. Русская печь отбрасывала на пол плотный сугроб тени. В этом сугробе, в черной его густоте, во­ зилась Горпина— девятая жена Евтихия Хвоща. Один год совместной жизни еще не остудил любовного жара Хвоща, и он с нетерпением вглядывался в массу тени, от­ куда слышалось полосканье посуды в жестяной судомойке. — Нэ крычи, я счас. Нэ умрэшь. Нэ молоденький,— придавая своему сип­ лому басу нотки задорности и кокетства,— крикнула Горпина. Обтирая руки о передник, она приблизилась к столу и присела за епиной мужа на край давки. Если смотреть на верхнюю половину Горпины, то вам представится сухая женщина с рыбьим позвоночником, лишенная всех признаков женственности. Но ши- рочшайший зад ее, заполнявший добрую половину избы, вознаграждал сторицей за скупость природы в отношении всего остального. — Герой-баба,— говорил Хвощ, обращаясь к Пичугину,— поверишь, долго я искал такую. Все не попадала. А эта ухаживат, так ухаживат. Горпина ткнула Хвоща локтем в спину и попыталась изобразить на лице своем смущение и стыдливость. Но лицо ее вообще не поддавалось никаким выраже­ ниям, кроме одного, раз и навсегда запечатленного на нем самой природой. С таким же видом, но внутренне истекая нежностью, в виду приближающейся ночи, Горпина, не сгибаясь, прислонила камнем свою голову к спине мужа и за­ мерла, закрутив сложенные руки в передник. А Хвощ, обгладывая косточку и со свистом обсасывая пальцы, говорил: — Гляжу я на тебя, Пычугин, парень ты молодой, а бабы у тебе, видать, шо нема. Пичугин усмехнулся: — Почему Ты думаешь? — • Чи ж не видать? Я жалею тебя. Гляжу и жалею. Всем человек хороший, а пары себе не нашел.