Сибирские огни, 1929, № 5
— Ты должен, как бывший партиец, проводить линию советской власти на селе, а у тебя самого хозяйство нетрудовое, скрываешь... раздел с отцом — фик ция... обман... Матвиенко с раздражением рванул вожжи и высоким голосом крикнул на оступившегося жеребца. — Ша-алишь! Пичугин замолчал, опутанный непонятным смущением перед этой непод вижной громадой спины. — Это неверно, — подождав, раздельно произнес Матвиенко вперед себя, в степь. — Нет, верно, — оживился Пичугин, — ты сам знаешь... ты увлекся улуч шением хозяйства, а тебе, как бывшему партийцу... да еще при твоем авторитете среди крестьян... Последних слов уже не было слышно. В сером дрожании неба змеей хлестнул кнут, сани сорвались и полетели по дымящимся снегам. От неожиданности Пичугин еле удержался на узком сиденьи. Заплеванное сне гом лицо обжигал едкий ветер. Стынущими на ветру пальцами он поймал уши ма лахая и, путаясь в тесемках, стал их подвязывать. Но налившиеся было упругостью доски юаней начали ослабевать. Матвиен ко заговорил, не поворачиваясь и так тихо, словно никто не слушал его. — Из партии я вышел только лишь новому, что заболел. Нервы заболели пос ле гражданской войны. Исключительно потому и вышел... больше никаких причин не было... II в хозяйстве работать некому — это верно. Конечно, и улучшать хочу. Разве у меня такое хозяйство было? Но хозяйством меня нечего попрекать. Во вся ком случае" столько, как я, здесь никто не работает. — А четверо батраков? а молотилка? а сеялка? трактор? эксилоатация бед ноты?— спешно вставлял Пичугин, уловив в тихом голосе какую-то откровенную нотку. — Это неверно,— снова отрезал Матвиенко. И вдруг Пичугину показалось, что перед самым его лицом мазнула белозубая улыбка, неприятно тревожащая, и спряталась в черной овчине новенького тулупа. Красивый, резко вычерченный рот Матвиенки представлялся Пичугину во всех под робностях; в разговоре этот рот жил своей, особенной, бурливой и ускользающей, как змея, жизнью, а глаза под тонкими выгнутыми бровями оставались до робости спокойными. Пичугин передернул плечами от пронизывающего медленного ветерка (жере бец бежал спокойной рысью), засунув руки в карманы полушубка, и стал смотреть в степь. * * * Было две ночи: одна — высокая пустая и светлая над степями, другая ко потью набилась в землянку, пропрелась душным человечьим теплом. В землянке Павла Сыча шло собрание, Пичугин нависал своей разго ряченной тяжестью над столом, впивался глазами в огромных, как кони, неспокой но топтавшихся мужиков и говорил, говорил. — Знали же вы, что кулацкий сельсовет не поможет вам разрешить ваш больной вопрос о земле. Как же вы проморгали, товарищи? — горячился инструк тор, — только бедняк в союзе с середняком должен разрешать все вопросы в де ревне, Кулак — ваш классовый враг. — To-есть высший класс,— выкрикнул острый голос,— они не допущают бед ноту в совет.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2