Сибирские огни, 1929, № 5

Дмитрий Садов шел матча, люто опустив голову, и уже у пошлины неожи­ данно огревал: — Не ездош и вое тут,— и даже остановится от пришедшего вдруг в голову талого простого и ясного решения. Бабы, тихо переговариваясь, шли сзади. Марина (молчала всю дорогу. В сумер­ ках ,не видно было ее лица, но чувствовалось в ее поступи, что в душе она несет тя­ желый груз. Все зашли к- Дмитрию Седову, его изба была с краю. Орефий Лукич вынул ском­ канную в карвне бумажку и при свете лампы прочел в слух. — «...Согласно телеграфного распоряжения губюома— (немедленно выезжай .в уком. Секретарь волкома' Быков». Хритинья собралась трясти самовар и остановилась, перевернув его вниз тру­ бой- Зола и угли сыпались мимо заслонки на пол. а она стояла и смотрела на четвер­ тушку бумаги в руках Орефия Лукича- — Окуковала это кукушечка .наша,— подперев щеку и глядя на Марину, участливо обронила Матрена Погонышиха. Мужчины сидели у ютола и огненный язычок цятилинейпой лампы прыгал золотыми пятнышками на их лицах. — Ты пиши хочь оттуда, как нам жить артельно, при тебе так все просто ка­ жется,— черпая мед из тарелки, навертывая его на- ложечку, обратился Герасим Ан­ дреич к Зурнину. (Дмитрий Седов смотрел озлобленно на стакан чая и нельзя было понять, на ко­ го он .сердится. На Орефия Лукича ли, на того ли, кто вызывает его в город, или на горячий стакан чая. Бабы сидели за столом против мужчин на скамейке, и только Марина, отказавшись от чая, прижалась в углу на том месте, где села с прихода. Орефий Лукич чувствовал, что сказать я этот последний вечер ячейке нужно много. Остро чувствовал, что он очень многого еще не сделал, проглядел, не говорил даже- Пристальный взгляд сидевшей в темном углу Марины волновал его, он терял нить мысли и путался. — Первый шажок, маленькую ступеньку вы перешагнули только. Себя труд­ нее всего переделать... Вот Герасим Андреич богу молится, а без переделки себя нель­ зя браться за переделку других. Опомощи не беспокойтесь я... всегда... Орефий Лукич говорил и остро чувствовал раздвоение. Ему казалось, что слова он говорит всем сидящим вокруг него, а в душе думает о ней одной и для нее говорит. Засиделись до вторых петухов. Трефилка уже давно спал, прикурнув тут же около матери на лавке. — Напорошил ты в глазах у нас-,— расчувствовалась Погонышиха и утерла подолом сарафана толстое лицо свое,— напорошил, а теперь тут опять одни, как в кот­ ле кипеть будем. (Орефий Лукич поднялся, за ним поднялись и вее- Трефилку не стали будить, оставив ночевать у Седова. — Марина Станиславовна, я провожу вас,— сказал он дрогнувшим голосом. Вышли все в черноту ночи, нащупывая в темноте приступки крыльца Зурннн взял Марину за руку. Рука была холодная и дрожала мелкой дрожью. На улице заливчато тявкали собаки. Избы смотрели на сонную улицу мутными бель- мами окон. От двора Герасима Андреича пошли вдвоем, не проронив ни слова за всю дорогу. Пятистенник Амоса Карпина «с решетчатыми воротами в переулке, с большой пе­ ревернутой колодой у заваленки вырос перед глазами- Марина оперлась на ворота и, откинув голову, смотрела на Зуршгва, придерживаясь за перила обеими руками. Нога Орефия Лукича подгибались и дрожали- Марина нащупала рукой веревочную петлю и игхонько сняла ее с деревянного штыря- Ворота скрипнули. На дворе попа Амоса