Сибирские огни, 1929, № 5

док в галстук, присев и опустившись почта до земли, пропускает оттуда свою ноту, от которой трясутся и дребезжат стекла. («Мерт. души», гл. III)» . Это, конечно, очень живописно, но невольно вызывает в памяти слова чеховско­ го Перекладина: «После всех длинных мест нужно точку, чтобы секретарь, когда бу­ дет читать, слюной не истек». Тот, кому много приходится читать вслух, знает, что прочесть иную газетную статью— громадный физический труд*). А многим ли приходится (особенно приходилось) читать вслух? Этим, может быть, объясняется, что в одной толстой, но популярной книге, вы­ шедшей лет 15 тому назад, доказывалось очень усердно слуховое, а не зрительное зна­ чение рифмы**). Этим, вероятно, отчасти об’ясняется и стремление поэтов последних девятилетий на деле показать, что язык должен звучать, начиная хоть от «медленных строк» Бальмонта и кончая... пока еще не кончая. Такого читателя много там, где «гремят витии, кишит словесная война». Ноэто- му-то, может быть, витии и гремят. Но есть и новый читатель, тот, о котором мы говорим. Этот читатель не обладает такой быстротой чтения, чтобы в один вечер прочесть, наир., роман в 400 страниц, или не хочет ею обладать. Он пришел из другого мира, где книгу 'ценят высоко, как друга или врага, все равно,—где ее читают слово за словом и обдумывают. Может быть, поэтому партиец, вчерешний рабочий, человек во всяком случае без систематической выучки, читает Деборина и пробует подойти к Гегелю и ди­ алектической гносеологии— и не без успеха. Топоров читает своим коммунарам вслух;' стадо быть, они воспринимают речь медленно текущей. Другие читатели так же медлен­ но, еще медленней, читают про себя. Язык от них не ускользает, и эта борьба за слы­ шимое слово, «за медленные строки»— не для них. Зримое слово у них имеет «е совсем такое отношение к звучащему, как у прежнего читателя; какое, это стоило бы изучить. К языку— ж образной, именно, его стороне— коммунары очень чутки. Нет, ка­ жется, ни одного произведения, о языке которого они не высказались бы. Надо сказать, что они не боятся нового слова, неожиданного сравнения, смелого оборота, своеобыч­ ного построения фразы. В этом отношении они смелее высококвалифицированных чита­ телей, тех, здго обзывают «интеллигентами». Интеллигентская речь бедна красками (такой она и должна быть по своему характеру), и потому на краски .чужой речи интел­ лигент не очень зорок. А раскройте сборник пословиц, загадок— вас поразит именно сме­ лость языка. Вот хотя бы: Певунчики поют, Ревунчики ревут, Текунчики текут, Бегунчики бегут. Сухо дерево ведут, Не пыхнет, Не дыхнет, Не ворохнется. В своем роде это стоит знаменитых, хоть и затасканных, «Смехачей», а изобра­ жены здесь— похороны. ,, Коммунары неизменно отзываются на все хорошее и плохое в речи. (воеоораз- ная речь Сейфуллиной в «Правонарушителях» не отталкивает их: «геройская речь, без проволочки, пущай бы все писатели так писали». Груоое, резкое выражение не оскор­ бляет их,— если оно к месту. У Неверова «и в бога-мать, и в веру-царя, и вляпался в г—о Все у него к делу, к большому делу» («С. О.», 27, 6 ). «Дельный матек он тоже *) См., напр., № 4 «Журналиста», за 1929 г. **) Шульговский. «Теория и практика поэтического творчества».