Сибирские огни, 1929, № 5

конец, все по поводу того же Зазубрина: «Недоумлю я, как это писатель мысли чело­ веческие узнает? Сложно угаданы мысли (о Мотовилове). Точка к точке, подходя». Вымысел— дело законное, но в этом вымысле должны быть сведены концы с кон­ цами; коммунары хотят понимать, что к чему. Ломка событий, не всегда легко обнару­ живаемая к жизни, неизменно требуется в художественном произведении. Оно и понят­ но: художественное произведение— -известное умственное построение, а от таких про­ изведений всегда ждешь и требуешь логичности. «Интеллигентный» читатель (в том числе и критик) редко читает беллетристику; он ее пробегает и потому частенько не замечает неувязок в этой самой ломке событий. А новый читатель очень чуток к ним. Он отмечает, что в «Яшке Таежнике» Пушжарева все жак-то вдруг («С. О.», 1928, 1). «Партизаны» Всев. Иванова «плохо обдуманы... Пили-пиди самогонку, потом— хлоп!— партизаны стали!». («С. О.», 1928, 5 ). «Не убей она (Сейфулляна) Вяринею, при­ шлось бы с ней, как пауку, выпутываться из -собственной паутины» (1927, 6 ). Любопытный кусочек из «Яснополянских записок» Д. П. Маковицкого приводит­ ся в «На литературном посту» (1928, 10,— «Толстой о Горьком»), Толстой говорил: «Дочь Карамзина, Мещерская, в Монтре», рассказывала мне, что Пушкин сказал ей: «А вы знаете, ведь Татьяна-то отказала Онегину' и бросила его: этого я от нее никак не ожидал». Пушкин создал ее такою, что она не могла поступить иначе». Топоровский коммунар очень понял бы слова Пушкина. Он «аж говорит о героях художественных произведений, как о жигых людях, сочувствует, Негодует, даже плачет (особенно жен­ щины— над стращаниями детей). Деревня, конечно, даже в малой доле не представляет всех возможностей общего построения художественного произведения. Сколько-нибудь определенных суждений об этом не высказывается. Чувствуют, что вот это хорошо сколочено (особенно «Два ми­ ра», но в чем тут дело, коммунары или не представляют или мало этим интересуются. Но погрешности они чувствуют, даже в таких вещах, которые им очень нравятся. В «Ухабах», Новикова-Нрибоя, Виноградова «судят, а знаешь, что живой будет, а от­ того не так страшно». Указывают на излишние подробности, загромождающие произве­ дение; иногда прямо говорят, что материал испорчен. V. Человек, выросший среди книг, выучившийся грамоте часто до школы и подчас незаметно для себя, с трудом замечает в художественном произведении его язык. Он, собственно, не читает отдельных «'-лов и даже фраз: он схватывает глазами сразу не­ сколько строк. Любой педагог, которому часто приходится читать вслух, может, даже (три чтении нового для себя произведения, создать у слушателей иллюзию, что он чи­ тает, не глядя в книгу. Он взглядывает в книгу, ухватывает в ней 1%-2 строчки и про­ износит их, глядя на слушателей. Он-то, конечно, многое ( практически) знает о языке писателей. Он испытывал, как тяжело подчас бывает читать Гоголя и как свободно чи­ таются народные рассказы Толстого, как легок и ажурен язык Чехова. Правда, ска- зать, что у Гоголя тяжелый язык,— ересь не только для прежних времен, а и теперь, но попробуйте-ка прочесть вслух вот это: «Между тем псы заливались всеми возможными голосами: один, забросивши вверх голову, выводил так протяжно и с таким старанием, как-будто за это получал, бог знает, какое жалованье; другой отхватывал наскоро, как пономарь; промеж них зве­ нел, как почтовый звонок, неугомонный дискант, вероятно, молодого щенка, и все это, наконец, повершал бас, может быть, старик, наделенный дюжею собачьей натурой, по­ тому ото хрипел, как хрипит певческий контрабас, когда концерт в полном разливе: те­ нора поднимаются на цыпочки от сильного желания вывести высокую ноту, и все, что ни есть, стремится кверху, закидывая голову, а он один, засунувши небритый подборе-