Сибирские огни, 1929, № 5

Из одного чума выбежал старый остяк в красной суконной летней парке. Он отчаянно замахал руками, намереваясь что-то сообщить нам. Мы приткнулись к берегу. Остяк, часто прерывая свою речь громким сме­ хом, стал расспрашивать нас, начался ли «на низу» вонзь и почему рыба не идет так долго. Мы в свою очередь справились у него, может ли наш катер перевалить в такую волну необычайно широко разлившуюся в этом месте Обь. — Не-е. Не терпит! Ваша не терпит!..— отвечал веселый остяк, махая ру­ ками. Мы все-таки решили попытаться. Тогда остяк, прекрасно говоривший по- русски, пожелал нам доброго пути и на прощанье оделил нае щедрыми подарками. — Вот тебе гостинца... а вот тебе... Пять человек— пять гостинца...— при­ говаривал он, бросая нам в лодку только что пойманную рыбу из под’ехавшей остяцкой лодочки. Мы отдали приветливому остяку наш хлеб и сахар и пустились в путь. Н.> на середине реки огромные валы стали заливать наш катер. Ширина Оби здесь до­ стигала нескольких верст. Противоположный берег чуть маячил на горизонте чер­ ною полоскою затопленных кустов. Перевалить реку в такой шторм было невоз­ можно. Катер повернул свой нос обратно. Скоро волны поднесли нас к белому чуму нашего приятеля, стоявшему, вместе с тремя другими чумами, в уютной, закрытой от ветров ложбинке. Кое-как причалив катер к берегу, мы направились в чум госте­ приимного остяка, представившегося нам Семеном Ивановичем Перчедой. В его просторном чуме жило три семьи. Они не находились в родственных связях между собой. Семью Семена Ивановича составлял он сам, жена, отец жены и трое маленьких ребят. — Моя бабушка— чистый самоедка, я— чистый остяк,— заявил Семен Ива­ нович, указывая на свою «бабушку». Смешанные браки, значит, не такое редкое явление среди северных туземцев. Сам Семен Иванович был довольно высок ростом, но сутул, как большинство остяков. Светлорусые волосы и неопределенного цвета белесые глаза делали его по­ хожим на российского крестьянина какой-нибудь из северных губерний. Он часто обнажал гнилые зубы, смеясь громким, но принужденным смехом. Но крайней мере, так звучит остяцкий смех для непривычного уха. Слезящиеся от трахомы глазки Семена Ивановича при этом искрились весело и хитро. —- Сколько тебе лет, Семен Иванович?— -спросил я его. — А кто е знает. Однако, сорок будет,— отвечал Семен Иванович так, как обыкновенно отвечают остяки на вопрос о возрасте. Действительно, остякам нет никакой надобности считать свои года. На военную службу их не берут, а умереть не все ли равно, зная, шестьдесят тебе лет или сорок. Если остяк не умрет в ран­ нем детстве от одной из многочисленных болезней, свирепствующих в их чумах, то, значит, он имеет шансы прожить очень долго. Говорят, среди остяков попада­ ются даже столетние старики. Чум Семена Ивановича не блистал роскошью. Он был покрыт, по летнему обычаю, берестой. Посредине дымился обычный очаг. На полу, поверх досок, были разостланы плетеные из соломы мягкие цыновки, а на них навалены одоньи шку­ ры. В глубине чума громоздились сундучки п сумки, в которых хранилась домаш­ няя утварь «бабушки» Семена Ивановича н провизия. Здесь же приютилась ста­ рая, совсем истертая иконка, — Я— бедный. Я мало работал. Я— лентяйка...— весело сообщил нам Се­ мён Иванович, снова заливаясь громким смехом. Грусти в нем его бедняцкое су­ ществование, видимо, не вызывало.