Сибирские огни, 1929, № 5

XI. О С Т Р О В Ч А Е Л Серое небо. Серые волны Малой Оби. Серая тундра. Серые кресты на обрыве, над тихими могилами забытых промышленников. Хадачыгугор в переводе звучит очень поэтично:— «Остров чаек». «Халачь» по-остяцки-—чайка*). Сюда, на этот заброшенный в протоке Оби остров, мы принесли веселый шум советской стройки. Лихтера я баржи выстроились вдоль берега. На берегу начали расти бастионы, сложенные из капбалок и пиленых досок. Высадившаяся на берег изыскательская партия воздвигла свои палатки на самых могилах старого кладбища. Над покосившимися крестами затрепыхался красный флаг. , Наши остряки тотчас же прозвали эти сооружения «Халачьпугор-строем». Эта острота не так уж далека от правды. В тундре тоже назревают свои «тундро- строи». Жизнь на «Халачьпугор-строе», действительно, несколько напоминает ин­ дустриальную жизнь большого города. Несколько раз в сутки ревет гудок «Сиб- крайкома», возвещая перерывы трудового дня. Начало и конец— сказать нельзя, ибо начала и конца нет, как нет ни ночи, ни утра в этом краю. Грузчики беспре­ рывно снуют по мостикам с тяжелой ношей, неумолчно скрипят лебедки под’емных кранов, торопясь опустошить прожорливые трюмы лихтеров. Надо спешить с раз­ грузкой. Придавленные сочным криком: «еще берем, еще берем!» и трехэтажным ма­ том грузчиков, кажется, глубже отступили в тундру деревянные остяцкие могилы. Остяки не зарывают покойников в землю. Их просто кладут в деревянные четырех­ угольные ящики— гроба и ставят эти ящики в отведенном для кладбища месте. Хищные песцы приходят сюда по первому снегу и с’едают то, что осталось от че­ ловека. Но мертвецам, ведь, все равно, кто будет грызть их,— песцы или черви. Суровый климат тундры хорошо сохраняет дерево. Однако, многие гроба все-таки развалились, открыв свое содержимое. Несколько костей, изредка гнидой череп. Остальное растащено песцами. Кое-где в гробах виднеются маленькие, вы­ резанные из дерева идольчики, предметы домашней утвари. Бедные остяки не очень щедро снаряжают своих покойников для загробной жизни. За кладбищем, на другом конде острова, раскинулась остяцкая деревня. Две- три избы, несколько чумов. Мы вошли в одну избу. Железная печка в углу распространяла удушливый жар. Во всей просторной избе— ни малейшего признака мебели. Вдоль стен на по­ лу разостланы оленьи шкуры. В углах, в кожаных сумках свалено все несложное остяцкое имущество. В другом углу прыгал на привязи крошечный лисенок.. Лисенок был весел, лизал руки, точно щенок, Рассказывают, что у самоедов в тундре есть целые лисьи питомники. Они воспитывают в неволе пойманных лисенят. Потом убивают, чтобы снять пушистую, драгоценную шкурку. Остяки ничуть не удивились нашему бесцеремонному вторжению. Даже ре­ бята, измазанные так, будто они валялись в жидкой грязи, не выказали особенного изумления. Экскурсанты в Новосибирске глазели на нас с большим любопытством, чем остяки. *) Впрочем, один старый остяк иначе об'яснял нам значение названия острова: «Халачь—человек, который на кладбище»,—так звали значит, первого посельщика на этом острове.