Сибирские огни, 1929, № 5
— Покосились давно, почитай до па/ужийа не выпрягали. — Ведрышка бог дает миру с whom управляться, 'важна' минута дорога,— енова начал Зотейка и почесал через плечо спину между лопаток.— А у меня, скажи— тажа ли ивуправка по двору, а тут самый покос, вот и колочусь теперь и там и тут— ну, хоть разорвись, хоть разорвись, Акинф Фалеич. Скажи, дернул дьявол с артелью свя заться... Овечкин уже далеко угнал прокос, а Зотейка все еще стоял, и лошади жадн* хватали из свеже пощвиигеяшых радов иризавявпгую траву- — Эй-й!— услышал он окрик от артельиаго 'балагана. —• % им там щжошгчидо. окажи, не дадут и с человеком поговорить,— про ворчал он и не торопясь поехал к стану- — Успеете еще копеечку убить, тоже падки до чужих-то лошадей,— все еще но мог успокоиться Погоныш, попинывая под бока гнедого. — Связался с чертями на свою голову— заездят. У стана в два голоса ругались на него Герасим Андреич и Дмитрий Седов. ПОЛЫННАЯ ГОРЕЧЬ Солнце ярилось, пыхало сухим жаром с раннего утра и до заката. В -поле на прежней поповской елани пахло поспевающей полынью и хлебом. Густой запах по лыни и урожая ветерком заносило в деревню. В лесу поспевала ягода. Вытянулся и созрел лен. Подошла ягодная пора. На заре бабы и девки, управившись с коровами, сами седлали лошадей, в пере кинутые сумины запихивали берестяные туяса. В толстых, холщевых штанах, с за правленными по-мужски сарафанами, с песнями, гуськом тянулись пестрые караваны в горы за черной и красной смородиной, за малиной и черемухой. Удалые в деиь по два раза успевали с’еэдить. На крышах сеней, на сараях рассыпанная на пологах и скатертях сушилась малина и черемуха, охраняемая от воробьев измазанными в ягодах ребятишками. Днями Черновушка безлюдела. Со баки и те с мужиками жили по пасекам или ягодничали с бабами. В лесу было душно. Деревья, накаленные солнцем, лучились смолистым жаром. — Дожжа бы надо— задушило, — обливались потом ягодницы. В Ильин день, в самый налив хлебов, истомившиеся в зное леса и горы освежил первый летний проливной дождь. — Добраво-ко здоровьица, Герасим Андреич, -— первый поздоровался Мосей Ан кудиныч, останавливая рыжего гулевого мерина. — Троица с водой— мужик с травой, в Илью дож — будет рожь, само в налив бог дожжичку послал. Мимо вашего поля ехал я— из полос хлеб вылазит, душа раду ется. Пчелы-то как? — Грех жаловаться, все время пожива, опять наказывал Штанислав Матвеич, чтоб вторительно махать приезжали, — не смог скрыть радости и не похвалиться Ге расим Андреич. — А уменя, скажи, и на кусок помазать нечего нынче, помха кака-то пала на тветы, пчела обрезалась, не знаю— заносится ли, христова, хучь для себя в зиму, — прибеднился старик. Герасим Андреич знал, что ежегодно Мосей Анкудиныч плачется на недород, а во всей Черновушке ни у кого нет таких запасов меда, как у него, но он сочувственна покачал головой. — Ишь ты, несчастье-то...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2