Сибирские огни, 1929, № 4

— Его отец. -— Бывший владелец завода? — Да, бывший хозяин. — Почему ты мне не сказал? — Я это... упустил... — Почему ты мне не сказал? Рякин промолчал. — Ты 'пьянствуешь и не ведешь никакой работы. Имей в виду, если ты будешь пьянствовать и гнуть лодыря, я тебя выставлю. Вышибу, как пробку из 'бутылки! Понял? Рякин не знал, чём вызвана такая «крутихвостка» и угрюмо смотрел в пол. — Где твоя работа? Где?—-кричал Авлов.— Что ты «делал? Членских взносов собрать не можешь. Уходи! Авлов «ел. Рякин просеменил к двери, за дверью остановился, подождал, посмотрел в щелку, минут пятнадцать ходил по коридору и, никого не дождавшись, пошел домой. 2 . Эдуард 'Карлович обычно сидит в аппаратной. Эта узкая длинная комната рядом, с разделкой занята множеством насосов, труб и машин, связанных с выгонюой спирта. Контрольный снаряд для измерения добытого спирта стоит у двери и загораживает вход в аппаратную. Это широкий цинковый ящик с маленьким оконцем и «резанным верхним углом. Как уличный дурак медалями, он увешен неисчислимым количеством пломб. В оконце видно, как по лотку течет спирт, наполняет качающийся « су д , сосуд время от времени 'опрокидывается и на стенке снаряда появляется новая цифра. Брагоперегонный аппарат, высокий и круглый, как гигантская колонна, забился в угол и поблескивает оттуда самоварной медью кожуха и двумя рядами пуговиц— регард... От аппарата в помещении жарко. Мастер потеет, трет жирную, корчагообразную голову полотенцем, обмотанным вокруг шеи, и курит вечную трубку. Толстый и малоподвижный, он редко встает «о стула. Только самые ответственные операции проходят под его наблюдением, а текущую работу ведет старший рабочий Кузь­ ма Иванович, безответственный и малограмотный человек. Мастер говорит небрежно. С первого слова ни за что не поймешь, о чем он хо­ чет «казать. Нужно пуд соли с’есть, чтобы привыкнуть к его выговору. По-русски он говорит довольно 'правильно, но торопится, глотает слова, повторяется. А когда видит, что его не понимают,— злится, кричит, брызжет слюной, но понять все-равно ничего нель­ зя. От злости выпуклые линяющие щеки розовеют пятнами, на шее выступают мокрые лишаи. Рабочие привыкли понимать его « полуслова,- потому что мастер не любит, когда его переспрашивают. Собеседника мастер слушает нехотя, обычно смотрит куда-то в сторону, в пол, а если и взглянет раз-другой, то так невнимательно, 'брезгливо, что лучше 'бы и не смотрел. Мастер не терпит никаких возражений. Всякого, кто осмелится противоречить, оспаривать его мнение, мастер начинает ненавидеть, презирать, перестает отвечать на его приветствия и вопросы. Его равнодушие и высокомерие душат окружающих, и, чтобы «гладить это впечат­ ление, мастер иногда перед праздниками достает для рабочих 'Спирту и. раздает его сам в наглухо закрытой аппаратной. Но в дурном настроении он кричит, как фельдфебель. Когда-то рабочие перед ним трепетали. Этот страх остался до «его времени, вошел в привычку и получил все права гражданства. Он передается от старых рабочих к но-