Сибирские огни, 1929, № 4
— Это наш булгахтер!—об’яснмл он сидевшему ло другой бок военному. Такая рекомендация веселила Николая Ивановича, он по-куриному закидывал назад голову и заливался ласковым коротким хохотком. А военный окидывал их удивленным взглядом и продолжал молчать. Он был но вичком >в этой компании, ничего не пил и чувствовал себя нехорошо. Это знакомо ка ждому свежему человеку, попавшему в среду пьяных людей. ■Военный несколько раз порывался встать и уйти, но Самылов хватал его за ру кав и военный 'Оставался. Да к тому же ему 'было любопытно смотреть на 'рабочих в такой повиданной обстановке. Ему нравилась эта компания, где каждый, низалось ему, искренно весел и друг всего 'Общества. Жены рабочих сидели за отдельным столом. В ярких полудеревенских нарядах они пестрели стайкой разнородных птиц. Воспаленные поношенные лица искажала ненужная улыбка и набитый пищей рот. Голодные глаза следили за 'соседками, замечали, кто сколько ест, пьет и прячет голопузым детишкам. Из рабочих -с женщинами только один Макаров. Красный, полупьяный, он частенько наклонялся к какой-либо из женщин и го ворил на ухо, задевая губами ушную раковину. Слова тонули в взрывах хохота и визга. От Макарова веяло бодростью человека, не знавшего болезней, а жилистые ру ки нет-нет да и заползали под кофточку подвыпившей соседке. — Ты не под’езжай с подгорелым-то солодом,— звонко чеканила соседка, а сама придвигалась к нему, как молодая свинка, когда ее начинают почесывать. — Я тут, как сыр в масле! Люблю пьяных баб, хлебом не корми,— кричал Ма каров и опять обнимал соседку. В дверях стояли женщины, мужья которых в гулянке не участвовали. Они при бежали на пирушку космачем, плохо одетые, с детишками на руках. Глазели на пьяных, улыбались, когда им по ошибке подносили самогону, открыто перед всеми вынимали из пазухи грудь и кормили грязных детей. Михеич, с бутылкой самогона в руках, подсаживался к 'одному, к другому и, всхлипывая, повторял: „ — Двадцать лет -работал!.. Все было хорошо!.. А теперь не понравился... Вы шибли! Пейте, друзья мои!., не вспоминайте лихом. Он садился спиной к столу и опускал голову ниже колен. Его начинали утешать. Рякин смотрел в землю, грозил пальцем и говорил крякающим тенорком: — Подожди, раньше смерти умирать не надо! Еще посмотрим, чья возьмет. Се годня он директор, а завтра никто. Авлочв ясно сказал: «Раз такое дело, убрать и ни каких гвоздей». Ты, Михеич, не плачь! Давай лучше выпьем. Михеич подымал на него заплаканные глаза и лепетал сквозь рыданий: — Да ведь за что? За что? Ну, что я сделал? Машина? Так ведь ей место на свалках, а она еще работает. Потому что я за ней ходил! Я! — Брось, Михеич, не горюй! Раз такое дело— плюнь! Один уволил, другой об ратно примет. —■Друг мой, Ромаша! Ведь мы с тобой, ведь мы...Эх! Михеич обнял Рякина, потоптался на одном месте, как гусак перед гусятам , и пропел: Ты мой друг, я твой друг— Мы друзья до гроба. Ты дурак, я дурак— Дураки мы оба. Жена Макарова сидела напротив мужа, полной горстью хватала с тарелки кон феты и хрумкала их, не открывая рта.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2