Сибирские огни, 1929, № 4

Самылов знал, что для 'бражки воруют сусло, знал, что за кражу сусла увольня­ ют с завода, но Олейникову ничего не ответил. Это возмутило Олейникова и он, совсем: навалившись на Самылова, продолжал: — Однако, мы достаем, да еще вот таких шибсдиков угощаем, а пошли тебя за делом, ты и всышшься.... Нет уж, лучше не ходя. Вое равно ничего не выйдет. О л е й н и ко в повесил ведро на место, безнадежно махнул рукой и пошел в машин­ ное отделение. Но потом остановился и крикнул: — Иди-ка лучше на склад, принеси пакли. Это тебе сподручнее. Самылов засуетился, натянул на уши шапку и побежал, Олейников стоял на широких ногах, смотрел ему вслед и улыбался. Обычно Самылов такие предложения пропускал мимо ушей и красть бражку не решался. Однако, Олейников не оставлял его в покое, а с поступлением на завод нового директора он наседал на Самылова чуть не каждый день... Сегодня Олейников особенно хорошо настроен. Увидев Самылова, он заулыбался и шутливо спросил: — А когда же ты меня бражкой-то угостишь? — Да я не знаю, где ее 'берут. — Вот чудак, да в заторном чану. Мастер уйдет и «рой. Самылов поднялся в дрождевое отделение и начал заглядывать в заторный чан, как будто так, для интересу. Когда его «прашивали, зачем он тал рано приперся, он отвечал, что ошибся— часов у него нет. Ни мастер, ни рабочие на него не обращали внимания. Эдуард Карлович сказал бродилыпику: — Посмотри тут, Кузьма Иванович, я домой схожу, стакан чаю вьгныо. Кузьма Иванович, совершенно голый, поднялся до пояса из квасильного чана н тихо ответил: — Ладно, товарищ мастер. Я вот чан вымою и посмотрю. Он поцарапал мокрую 'бороду и опять опустился в чан. А Самылов только этого и ждал. Он схватил ведро, приготовленное за дверью, и побежал к заторному чану. 4. Ежедневно по первому гудку директор являлся на завод и следил за работой. Он подолгу разговаривал с мастером, прислушивался к рабочим, изучал «местные особенности». Сегодня он вошел через раздевалку. Там работало четверо. Приказчик Птицын, старый, согнувшийся, спотыкающимися руками писал адреса на дрождевых ящиках и рассказывал затасканные барские анекдоты. Жена лредзавкома Дунька, сухопарая охальная женщина, резала бандероль. Большеносая Нюрка., по прозвищу «Рульнос», работала на формовке. Павлина завертывала дрожди. Иван Никитич снял пеоне, по зимней привычке протер их носовым платком, ос­ мотрелся. Взгляд остановился на Павлине. . Маленькие побелевшие от дрождей пальцы неторопливо брали четверку, уклады­ вали ее на этикетку и как-то машинально, казалось, независимо от нее оамой, завер­ тывали дрожди в бумажку и аккуратно заделывали концы. Бледное калмыковатое лицо ничего не выражало, казалось маской. Упругие, круто кончавшиеся косы лежали на высокой груди. Дунька с лицом большой мартышки, верткая, вездесущая, незаметно ущипнула Павлину. Павлина посмотрела на директора и опустила ресницы. Лицо медленно по­ крывалось краской, руки, как будто зная, что на них смотрят, работали быстрей и легче.