Сибирские огни, 1929, № 4

2 . Утро. Отец на топчане, мать на печке, дети на полу в повадку. Спят. По- столу ползают белобрюхие жирные мухи. Семилетний Коля шарашится вокруг ■стола, ловит мух и кладет их в рот. Коля передвигается медленно. Искривленные рахитом ноги едва держат его кур­ гузое тельце. Большая голова держится криво. Если мухе удается ускользнуть из-под его тонких паучьих пальцев, он произно­ сит странное никому непонятное слово: — Пийя-гать,—и высматривает новую жертву. Это же слово он применяет при всех внешних ощущениях, так как других у неге пока нет. Мать, второй год страдающая головными болями, -опит плохо. Головные боли остались после повреждения черепной коробки. Самылов бил жену почти ежедневно, к побоям она привыкла и не обращала внимания, но тут как на грех попалась ему нь глаза березовая скалка, а спрятать голову Фекла не успела... Она пролежала полтора месяца в городской больнице, кое-как приплелась домой и легла на печь. Бить ее муж перестал, но головная боль по временам так мучила, что Фекла ко­ лотилась головой об стену и с потолка сыпалась сухая глина. Приходили соседки, совещались. — У тебя там жужелица,— говорили они.—Доктора надо. Он череп сымет и вы­ пустит ее, а не то она тебя до смерти замучает. Пока она спит— тебе легче, а как за­ шевелится— ты и орешь. Да чего тебе рассказывать. Ты ведь слышишь, как она- там ходит. Фекла верила в жужелицу, каждый день мечтала о больнице, но доктора- отка­ зывались делать операцию и она продолжала лежать на печке. Они и раньше жили плохо. Мать била детей, больше всех влетало старшей, Маруське. — Ты говно мое,— кричала мать и колотила ее чем попало. Избитая Маруська забиралась в угол и орала: — Зарежусь, хоть щепой, да,зарежусь! — Чорт не возьмет,— отвечала мать. Маруська не любила матери, но иногда ей бывало жалко больную мать, так жалко, что и сказать нельзя. Тяжелая полуголодная жизнь, ежегодная беременность, зверские побои и выки­ дыши измотали Феклу вконец. Ко всему равнодушная, выпачканная в печной глине и саже, она живет простой полужпвотной жизнью, из детей замечает только одного уродца. Однако, муж не оставляет ее в покое. Темной ночью он подымается с топчана, на цыпочках обходит спящих детей и лезет на печь. — А я уж думала ты не придешь,— говорит жена, обхватывает одной рукой его жесткую стриженую голову и прижимает к себе. Фекла незаметно проснулась и, чтобы лучше видеть сына, повернула руками больную голову, закутанную в тряпье. Смотрела и радовалась. — Коля, сыночек, мой. Коля услышал материн голос, откинул назад лохматую головенку и закричал: — Пийя-гать-хать! Отец проснулся и спустил с топчана ноги. На нем мешочные штаны и солдат­ ская телогрейка, надетая на голое тело. Лицо гладкое, киргизское, только две мор-