Сибирские огни, 1929, № 4

— Поклонишься, старичок, с поклона голова не заболит,— и пошел на свой клин. — Ух, в два-то бы плужка в день поболе десятины разворотили,— не уни­ мался Седов. Но четверка ходила в мыле и решили припрячь пятую лошадь. В полдень проезжавший верхом на пасеку поп Амос издалека уже заметил распаханную артельщиками заплату и свернул в сторону. — Паши давай теперь Митыпа с Трефилкой, а я отправлюсь ульи доделывать, да к вечеру на пасеку к Станиславу Матвеичу доведаюсь. Как-то они там с Мариной орудуют? Коней-то не отпускай горячих, мои выстойку любят. Уходя хотел сказать, чтоб- попридерживал Карьку, да постыдился. — Чё бы подумал Митрий? Герасим прибавил шагу, словно убегая от назойливых мыслей о Карьке, пы­ тался думать о другом, но думы о Карьке снова и снова не давали покоя. — Напрасно не сказал, однако вернуться... Как доверять эдаку лошадь чу­ жому глазу? И весь этот день у Герасима не выходило из головы не в меру горячий Карь- .ко в паре с ленивой седовской Соловухой. Рядом с артельщиками, весело «дравшими» большим плугом пласты залога, ковырялись до свету на тройке Погонышевы. — Не плуг, а бандура!— крикнул Матрене с Зотейкой Дмитрий Седов, когда они повели первую борозду. Матрена, ухватившись за подобие ручек, всей грудью налегла, наддавая на дрыгавшую и вырывавшуюся из рук в корнях соху. Зотейка кричал во все горло на лошадей и хлестал то одну, то другую кнутом. Лошади рвали упряжь, лягались, когда кнут не в меру больно обжигал их по ногам. Матрена ругалась на одуревшего Зотейку, подскочив к лошадям, била их кулаком по храпкам и, вновь напирая на соху, трогала вперед. Вновь выскакивала из борозды соха, вновь рвалась упряжь. Мелко возьмешь — выскакивает поминутно соха, глубже — забирает в сторону, и кони становятся. До обеда промаялись Погонышевы, а провели всего только три борозды. Лошади изнуренно водили боками. Матрена одурела от злости и охрипла от ругани. Зотейка Погоныш бестолково хлопал глазами, путаясь в вожжах, и не­ сколько раз пытался садиться верхом, но кони вовсе не ими. — Убью!— кинулась она на метнувшегося от нее Зотейку, потом схватила пятившуюся и выступившую из постромок лошадь, нагнула за повод ее голову и, обезумев от злости, впилась зубами в ухо. Лошадь затрясла головой. На ухе тонкой струйкой выступила кровь. —- У, испрожабит-ти в душу, в сердце, в овечий хвост! Матрена тряслась от злости и досады. В тарначе соха крепко засела, Матрена не успела выдернуть, Зотейка хлестнул по лошадям и сошник перелетел пополам. Зотейка побледнел. Матрена разогнулась, помотрела на мужа, на измученных ло­ шадей, на сломанную соху и надрывно завыла. Зотейка отстегнул переднего коня, отнял сошник, вскочил на лошадь и, болтая ногами, потрусил в деревню в кузнецу. Матрена распрягла лошадей, пустила их на корм, а сама пошла к артельщикам. Села на узенькой полоске, которую подпахивали с двух сторон и которая с каждым заворотом становилась все меньше и меньше, и, подперев мясистую голову выпач­ канным в земле кулаком, задумалась. Трефилка орал песни, прерывая их покрики­ ваниями на лошадей. Седов время от времени помахивал чищалкой, легонько дер­ жась одной рукой за ручку хорошо настроенного плуга. Погонышиха не слышала насмешек Дмитрия и сидела нахмуренная, с позеленевшим от усталости и злости лицом. Седов остановил лошадей передохнуть. Матрена понялась, подошла к нему с трясущимися губами, с глазами, сверкавшими неожиданым решеньем, и вы­ палила: тет