Сибирские огни, 1929, № 4

— Эк, ироды, люты каки, проститься бабе не дали. Христа, видно, на воро­ ту нет. — Отцы родные... внук он мне... перекрестить дайте. Казенный человек, солдатик... умру... Бабка Ненила Самоховна, скользя на льду, забегала вперед, загораживая до­ рогу ехавшему впереди милиционеру. — Пусти!— все еще вскрикивала бившаяся на руках у баб Марина. Милиционер с вынутым наганом ехел впереди, старший, рябой, с бельмом на глазу— сзади. Двое мужиков с шомпольными дробовиками за плечами ехали по бокам. Селифон с Тишкой шли пешком. Толпа чернушан от мала до велика шла сзади и нельзя было понять—-сочувствует она беде Селифона и Тишки или раду­ ется. Селифон шел, не поднимая головы, вздрагивая при каждом вскрике Марины. Через Черновую, у подопревшей забереги, из жердняку ночью еще был уст­ роен мост. Народ на реку не пустили, лошадей вели в поводу на длинных веревках. Обернувшись Селифон увидел крутой яр, густо унизанный народом, серые дома Черновушки. — Селифон!— донесся до него в последний раз истерический крик. У того самого прясла, из которого еще вчера он выдергивал жердь, увидел жену, ползав­ шую на коленях с напряженно протянутыми к нему руками. ПОПОВСКАЯ ЕЛАНЬ Весна пришла в Черновушку ветрами густыми и влажными, ручьями мут­ ными и стремительными. На заваленках обнажился чернозем и дымился первой испариной под солнечным угревом. По раскисшему навозу на дорогах бойко разгу­ ливали тонконогие круглоголовые галки, кося оловянный глаз свой на редких про­ хожих, нехотя привзлетывая и тотчас же опускаясь. Во дворах по-весеннему истом­ но ревел скот. Черновая посинела, вздулась, готовая лопнуть и разметать проржа­ вевший до дыр лед. На елани попа Амоса в «страстной четверг» на обтаявшем постанове вы­ ставили первые ульи. Пчела в первый же день стала «разминаться» и пошла на не- распушившиеся еще барашки вербы. С полудня обдавало теплом, как из раскрывшейся бабьей пазухи. Первые дни после ареста Селифона Дмитрий Седов отворачивался от встреч­ ных мужиков, дома набрасывался без причины на Пистимею. Герасим с утра до вечера возился со Станиславом Матвеичем у навеса за работой. — Словно ножом в самое сердце полоснул,— сознался Дмитрий Пистимее. Станислав Матвеич, втыкая острие топора в изрубленную мякоть чурбака, садился и, огладив лысину, начинал вполголоса с одной и той же фразы: — Я и говорю ей, дочка, дочка, говорю я ей,— дальше у него нехватало слов. Станислав Матвеич хватал рубанок, с шипеньем гнал кудрявые кремовые стружки. В хрустящей пене стружек, утопая по колена, не отрываясь от брусьев, запойно строгал Герасим Матвеич, приладившись у наскоро сколоченного из двух плах пе­ реносного верстачка, — А я и говорю ей, дочка., оправится он... Не может быть, что б не опра­ вился... — Эдакого богатыря на первом шагу решились. Тремя худенькими не заме­ нишь. А она вот, она над головой, весна-то.— Герасим, плюнув на руки, снова брал­ ся за работу. Орефий Лукич по вечерам приходил к Герасиму, следом за ним приходили Дмитрий Седов и Станислав Матвеич. Хритинья укладывала «петушат» на подати и подсаживалась к мужикам с пряжей.