Сибирские огни, 1929, № 4

— Эко тепло-то ударило круто. Сядут, беспременно сядут где-нибудь в клю­ чах наши. Порой Седову казалось, что вот Орефий Лукич с Герасимом уже поднимаются на последний хребет деревней и вот-вот на горе покажется Герасимов Карько. Се­ дов на минуту закрывал единственный евой глаз и ждал, что, открыв его, он уви­ дит спускающиеся с горы, нагруженные до верху воза. — — Нет, видно, не приплывет к нашему берегу добро,— сам с собою начинал разговаривать Дмитрий.— Всю жизнь вот эдак-то ждешь, что вот будет лучше, вот будет, а оно... В обиде на это «оно», в сиротливой жалобе на незадачливую жизнь находил минутное утешение. — Нет, не приплывет, не приплывет, видно, к нашему берегу добро, а все дерьмо...— повторял он попавшуюся ему горькую фразу и, безнадежно махнув ру­ кой, отправлялся к дому. , Вечером Седов шел к'Станиславу Матвеичу и Селифону и до полночи проси­ живал, настороженно прислушиваясь к весеннему шуму ветра на улице. За неделю ожидания похудел, как после болезни. Из города вернулись поздно вечером и не с той стороны, откуда ждали, а с большеключинской дороги, потому что заезжали в волость. Дмитрий Седов в Пистимией ужинали. К окну запыхавшись, без шубенки и шапки, подбежал старший «петушонок» Трефилка. — Приехали! Седов поперхнулся кашей, уронил скамейку, накинул шинель на плечи и в торопях не нашел шапки. В ограде плохо рассмотрел, что на возах, вбежал в избу. Марина и Селифон помогали Орефию Лукичу раздеться. Станислав Матвеич и 'бабка Аграфена Дмитриевна суетились в кути у самовара, Христинья и подо­ спевшая следом за Дмитрием Пистимея, выхватили из рук Марины мокрые портян­ ки Зурнина и тут же у порога стали выкручивать из них воду. — Это че же тако, дева, бяда-то кака, как промокли-то сердешненьки. Дмитрий Седов присел на лавку у голбчика и тяжело дышал. На ограде у во­ зов, распрягая лошадей, суетились «петушата» и Герасим. — А мы тут ждали, ждали, да и «ждано с’ели»,— первым заговорил Селифон. Седов отстранил мешавших баб и шагнул в передний угол к обветревшему и раскрасневшемуся с дороги Зурнину. — Ну, здравствуешь теперь, Орефий Лукич. Ночь в расспросах и рассказах показалась короче медвежьего хвоста. На свою квартиру ночевать Орефия Лукича не отпустили, а Селифон и Марина уступили ему кровать. — Ну, так завтра, товарищи-артельщики, значит, пока еще речки терпят, перво-наперво за пчел. В кучу, дак все в кучу. Герасим распоряжался епокойно, взвешивая каждую мелочь. — Если на семи лошадях, то за один раз всех и подымем. У тебя двадцать один зимует-то, говоришь, Станислав Матвеич? Ну, вот я и говорю, коли порань­ ше встать, дак обыденкой и управиться можно. Орефий Лукич сквозь сон слышал распоряжения Герасима и так и не мог определить, куда это можно собираться еще после такой длинной дороги. — Крутишкой речкой поедем, мимо вашей пасеки, Сельша, Крутишкой ближе, валяй передом. В темноте все кони казались сытыми и все одной масти— не разберешь, где Рыжко, где Мухортуха и где Карько. Дворы и дома казались глыбами наворочен­ ных в беспорядке камней.