Сибирские огни, 1929, № 4

но малоизвестных сведений о самозван­ цах того времени—«царях» Петрах Ш и Константинах и противопоставляет нер- чинских и зерентуйских узников-декаб- ристов привилегированным читинским де­ кабристам, князьям Волконскому, Тру­ бецкому и др., прибывшим в Сибирь в шубах, в санях, к которым приехали их жены, «русские женщины», воспетые Не­ красовым, привезшие и деньги, и прислу­ гу, и французский язык, и женскую теп­ лоту и участие. Однако, уже с середины романа выступает новый герой-силач и красавец крестьянин Алексей Данилов, попавший на каторгу за поджог усадьбы своего помещика, отнявшего у него жену. Читателю начинает казаться, что автор хочет изобразить истинного «бунтаря», последовательного борца: Алексей отка­ зывается участвовать в заговоре,—«не ве­ рю я барам, не та кость, не наша», гово­ рит он (стр. 122), но финал, очень растя­ нутый, неожидан. Алексей влюбляется в китаянку Джу-Юй, телом которой торгу­ ет ее отец, убегает с ней в тайгу и после ряда приключений попадает к кержакам, а оттуда в Кяхту. Здесь он делается при­ казчиком бывшего палача, крупного тор­ говца чаем и с фальшивым паспортом на китайское имя вместе с Джу-Юй уходит в Китай, где и остается, служа у того же хозяина. Роман кончается несколькими риторическими фразами: везде, мол, од­ но и то же: власть и деньги, что делать, куда идти? и т. д., и т. д. «Он чувствовал, что у него нет сил, что тоска подступает к его сердцу» и «решил пока остаться приказчиком, мнимым китайцем из Манч­ журии» у бывш. палача (стр. 265). Но в искусстве ничего «пока» и случайного не бывает, и судьба Алексея, которого до того «тянула к себе земля», вызывает просто недоумение. Добрую треть рома­ на, таким образом, следовало бы отки­ нуть. Непропорционально значительное вни­ мание уделено в книге и уголовной ка­ торге, и это, как и похождения Алексея, тоже ее слабое место. Ведь подобными майданыциками, запуганными крестьяна­ ми, бродягами, опытными каторжанами. Ростовщиками и скупцами, можно было °ы наполнить целый острог—так их мно- Го в русской литературе. Во всяком слу­ чае, после «Записок из мертвого дома» Достоевского, «На чужой стороне» Яд- Ринцева, «В мире отверженных» Мельши- на-Якубовича, «Сахалина» Чехова, неко­ торых рассказов Короленко и др. чита­ тель не узнает из книги Алтаева ничего нового. Неприятно поражает введение овременного уголовного жаргона, т. к. н°тя действие происходит 100 лет тому азад, герои Алтаева говорят иногда язы- ?м геРоев Каверина и даже Зощенко :- ''фартовый» (стр. 48), «Полька транблан» (стр. 54), «паноптикун» (113)—испорчен­ ное паноптикум, неизвестный при декаб­ ристах, «амба» (стр. 151), «к ногтю их и амба» (стр. 152), «амбы от нас дожидает­ ся» (стр. 166), «шпана» (стр. 167), «дух ан­ тик маре и мармелад с прохладою» (стр. 167) и т. д. Интересующийся судьбой декабристов книгой Алтаева своего ин­ тереса не удовлетворит, т. к. Алтаев не особенно удачливый «борец за борцов». «Пир народный»—Борецкой, посвящен целиком только первым дням Февраль­ ской революции. Фабула романа неслож­ на: восставщий народ освобождает из тюрьмы работницу Марусю Годневу и интеллигентку Одинцову, при чем воз­ любленный первой Георгий оказывается провокатором и в заключение стреляет­ ся, а возлюбленный второй Эдуард убеж­ дает ее в том, что он не провокатор, а между Марусей и не то Сергеем, не то Петром, рабочими-большевиками, намеча­ ется роман. Дело в том, что Маруся, «ми­ ловидная, как роза, здоровая, как сдоб­ ная пышка» (стр. 110), выйдя из тюрьмы, немедленно начинает «флиртовать» (стр. 111) с обоими, при чем «хотя краса­ вец Петр и очаровывал, но доверие Ма- руси решительно склонялось в сторону Сергея» (стр. 111). «Большевик» Петр во­ обще, можно сказать, не большевик, а пряник: «кумир азнеровских девиц» (стр. 97), такой «стройный, огнеглазый, очаровательный красавец» (стр. 111), «ог­ неглазый красавец» (стр. 214), «откиды­ вающий непокорный каштановый локон на черную крутую бровь, как попало» (стр. 101),—«непокорный локон» имеется также и среди физиологического инвен­ таря Маруси. В героине, очевидно, силь­ ны «чистые порывы юности» ' (стр. 160), ее увлекает «светлое учение социализма» (стр. 98) и, когда она очутилась на сле­ дующий день на рабочем собрании—ми­ тинге—«под горячим натиском красавца мысли ее о Георгии вдруг как-то потуск­ нели, и начал просыпаться революцион­ ный энтузиазм» (стр. 214), а «внутри ее встрепенулись какие-то крылышки» (стр. 225). Это и немудрено, т. к. даже какой-то эсер Яблонский на этом собра­ нии «пожирал чувства толпы жаром сво­ ей вдохновенной речи (стр. 218),—не по­ давившись... Собрание, впрочем, прохо­ дило не без удовольствий, т. к, Борецкая заметила на нем «флиртующие парочки» (стр. 216). Не останавливаясь на деталях этого романа, отметим, что стиль Борец­ кой весьма курчав, с завитушками и неж­ ными туманностями. Тут и «смутное вос­ поминание о чем-то недавнем и как-буд- то очень давнем, о чем-то близком и да­ леком» (стр. 78)—непонятное, одним сло­ вом, воспоминание; и «сизые космы ве­ чера» (стр. 140) и «косматые бездны мра­ ка» (стр. 92), и «толпа расходилась комья­