Сибирские огни, 1929, № 4
— Все это даже ни к чему,— ласково и скаредно говорит наш подводчик Кузь мин, местный переселенец, коренной сибиряк.— Какой толк с этих баснев? Ты вот чего лучше скажи,— на кой хрен я работаю? Заработаю, думаешь, я тут? Чорта с два. Что заработаю, то и в подоход возьмут. Табачков прюоднимает голову и слушает Кузьмина, а потом, как бы в ответ ему, лениво, с ехидной выдержкой тянет: — Да-а... Вот у такого же работник расчет просил. А он: осенесь ты с Иарань- кой в лес ездил, там дело было-ве было,— три рубли доло-о-й. Зимусь с тобой сам по дрова ездил,' ты на переднем, я на заднем, ты топор уронил, я поднял,—полтора рубли доло-о-й. Как-то этто ты полтину просил, деньга были у бабы, а бабы дома не было,— полтину доло-о-й. Михайло-то,—помнишь ?— с вином приходил, тебе рюмку поднес,— четвертак доло-о-й!.. Да-а... — В коммуну, однако, надо уходить,— говорит Афанасий, тоже наш подвод чик,— гляди, как они пыхают... Одни коровищи у них, я видел, прямо страсть! — И тебе нарежь такую землю, как им, дак ты тоже расныхаешься,— скаред но говорит Кузьмин. — Все может быть,— говорит Афанасий.— Только какая ж тому причина, что им первеющие земли нарезают? — Лодыри, вот и нарезают,—покрякивая от жару, говорит Кузьмин и зачем-то выставляет к костру ладони. Афанасий наклоняет голову и, заметно, думает. Потом говорит: — Чего-то, паря, не так. Лодыри... А гляди-ка, какие у них кони... —- У добрых людей отобрали, да им отдали,— -вот и копи. — А у тебя-то много отобрали?— неожиданно опрашивает Табачков. -— Дак у меня... Рази обо мне разговор? — Зря не будут нарезать, это тоже понимать надо,— додумался, наконец, Афа насий.— И чорт его знает, что мы за люди,— говорит он вдруг с какою-то веселой плаксивостью,— на нас ничем не угодишь: под царем жида—царя ругали, под Тол- чаком жили— Толчака ругали, теперь этих ругаем. Вот бы Кравченко,— тот бы об’яснил. А мы что? Затяну я, допустим, свою книжную околесицу и очень просто спугну даже назревающую мысль Афанасия. Мы только слушаем... — Да-а,— вдруг тянет Табачков, давая понять, что у него приспел новый анек дот,— поехала, эдак, одна витимская бабеха в Россию. Доехала до Верхоленска, чего-то испугалась да и назад домой, к себе на Витим. А потом, как о России зайдет при ней разговор, она: ну уж, жнаю, я, была в вашей Рашей, до шамого Верхоленшского до езжала. Да-а... Табачков, как-будто, видя эту бабу прямо перед собою, неожиданно хмыкнул сквозь зубы... — У-т, будь ты проклята!.. И куда-то мимо Кузьмина бросил едко: * — Мы, витимшки... Кузьмин снисходительно и степенно улыбнулся,— он был местный, а совсем не витимский,— а Афанасий раскрыл рот, чего-то не понимая. Потом понял и захохотал: — Она, стало быть, до России-то не доехала! Ну, видать, фу-ура!.. — Видать, видать,— подхватил Табачков.— Видать ясна сокола по полету, доб ра молодца— по соплям... В коммуне-то работать надо, а не чесаться. То и зря им на резают землю. Кузьмин упрямо смотрел в костер, не желая взглянуть на Тайачкова,— он рабо тал всю жизнь и такие «лова ему, очевидно, казались не солидными. Он не хотел и не хог понимать. А Афанасий вдруг заявил: — Ну, паря, ты это ловко! Ей-бо, уйду в коммуну.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2