Сибирские огни, 1929, № 4
Вот, оборвалась бадья. Петро сам привязал другую бадью и просил только спу скать его потише, потому что можно побиться о стенки сруба. У колоса стали трое мо лодых ребят. Гапка тоже стояла у колодца. Когда Петро стал в бадью, Галке чего-то стало страшно. — И все Петро, за всех ответчик Петро,— сказала она. Михалка, который был тут же, прыгнул вдруг .на сруб колодца и схватился за веревку, пытаясь опереться ногами на бадью. Ребятишки у колеса не выдержали не ожиданной тяжести, и Петро с Михалкой полетели в колодец. Колодец не глубок, так- что они только выкупались. Однако, Степан, старший брат Михалкп, накинулся на рл- бятишек, что они отпустили колесо, и дал хорошего подзатыльника Ивашке, младшему брату Петра. Тот заплакал,— почему Степан не бьет своих племянников, которые тоже отпустили колесо. Однако, веревку из колодца задергали и народ выкрутил Петра, ко торый выволок за. собою утопленную бадью. Степан все еще кричал на Ивашку, гово ря, что тот нарочно отпустил колесо, чтобы утопить Михалку. — Дурень ты,— кричал народ,— так он же ж и Петру тогда утопить невинен. Да и один малый,— 'чего ж он може зробить? Петра оглянулся туда-сюда и вдруг подскочил к Степану. — ■А он, Петро, ловкий такий... Як даст Степану по соплям, так той кувырком. Однако» ж, вскочил да за стяжок, а этый, Петро-то, за. тый стяжок да знов того но .маске. И опять так повлияло, что той сковырнулся: ну, не може стоять на ногах, тай годи!.. Ну и Петро,— прамо пружинный. Народ схватил их, держит, но ничего не могуть с Петром сделать. Троих тянет па себе, як той бык... А братиш, Михалко-то, уже выкру ченный с колодцу, глядить, да и побег до дому за ружом... А потом подбегав к тому, к Петру, да прамо с дробовика в висок. Той аж зубами заскрежетал. Скрежече и гово рят: дайте мне камень, альбо что потяжелыпе, я уже убитый, так и так пропал, так хоть с ними злобу сведу. Вот для этого и крест тут. Я напряженно слушал сипловатый эпический тенорок Ивана и не заметил, что его новая кадка бежала по всем щелям и мочила мне спину и бок. К палаткам мы при везли ведра полтора, у колодца наливали семь ведер. Зато легко было снимать с телеги. 8 . У ПОСЛЕДНЕГО КОСТРА — Дытя, дытя, не будет с тебе путя,— обращаю я к себе поговорку Кравченки. Не могу я так, ходом, от нивеллира. С налету у меня ничего не выходит. Не вижу. Вижу переселенческие избы, а актуального ничего за их стенами не вижу, кроме того, что в них пахнет сытнее, чем в каком-нибудь Быховском уезде. Так это -же не акту альность! Ыне, очевидно, нужно хоть немножко пожить на одном месте, что б что-ни будь увидеть. Я вижу огромные, но очищенные, как тонкие прутики, сосны для антенны у сельской школы и мачты на них. Я понимаю, что это шаг через столетия. У меня на чинают клубиться в голове картины, как задорн-о ставили эти мачты, обрубали сосны и протягивали антенну, как что-нибудь заколодило,— ‘Хотя бы проволока задела за су чек—и какой-нибудь радостый Митька полез на помощь, и как благоговейно стоял вни зу деревенский народ и от уважения разговаривал в полголоса. Я вижу, наконец, как посверкивает на солнце сама антенна и белыми стрижами в небе блестят на ней ролики. Но я вижу, что вводящий провод порван и болтается унылой кишкой, и моя радость заливается раздражением. Я слышу, как жужжит конная молотилка. Я урываю у завтрака полчаса и иду на молотилку. Под стропилами из толстущих бревен скрипит огромное деревянное ко лесо. Его с надсадой крутят четыре животины, потные и костлявые. Их поминутно под-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2