Сибирские огни, 1929, № 4

этим скотом, на раскорчевки, на постройки, только употребленная иначе: рационально и культурно, в коллективе, дала бы во много раз больше,— дала бы не такую корову, которую можно перешагнуть, не такого коня, которого можно остановить за заднее ко­ лесо телеги, не такую свинью, которая по второму году весит 30 фунтов. Потому что затрата сил поистине грандиозна. — Возил я их,—-рассказывал нам один старожил,— одно несчастье было с ними, да и только... Привезешь их, бывало, на участок,— что ты!— лес стоит стеной... Гнусу этого, комарья,— не приведи бох. Выкладут они свое барахлишко, бабы начнут костры жечь, ребятишки по траве ползают, а тут ни воды, ни колодцев,— даром что земномеры ходили. Ну-у, думаешь... А гляди теперь,— деревня, паря... Среди обжитых участков, где, казалось, со свежих пней и борозд еще не высох нот первого, самого тяжкого, напряжения, мы встретили Демьяна. Он ходил от участка к участку, искал работы. Он мельник, ллотник, столяр... У него череп сильно стиснут с боков и глаза круто раскосились, как у японского бога, и кажутся мутными. Он в разговоре всхлипывает и говорит клеб, вместо хлеб, Кайта, вместо Хайта, и часто «К» клюкает у него совсем ни к чему и после слов: «пойду-к», «принесу-к». Он говорит, что ушел из дому от пьяницы вотчима одиннадцати лет. Был лет восемь послушником в монастыре, потом работал на уральских металлургических и сте­ кольных заводах, хотел выбиться в мастера, но почему-то не вышло. Потом уехал в Си­ бирь, жил на Лене, жил за Байкалом, работал у крестьян, как батрак. Сидел на мель­ ницах, как мельник, искал золото, слюду, медь и асбест, плотничал, столярил; дул бу­ тылки на Тальцинском стеклозаводе, варил соль в Усолье, копал уголь в Черемхово, разряжал снаряды на ст. Батарейной, входил в какую-то сельхозартель. Теперь ходит но свету, приискивая свое место. Ему 40 лет. — Нет, не правда-к... должен человек где-нибудь свой место иметь. Кодит, ко­ лит, все нет удачи. Потом найдет же, будет удача, жить будет корошо-к... Он часто утрюм, всегда, в стороне от наших ребят, ест не в артели. Иногда же го­ ворлив так, что кто бы что ни говорил, он настойчиво будет тянуть свою речь. Работал он со мною и почему-то со мною часто и охотно говорил. — Вот, Осип Иннокентьич, понимаешь ты, катар желудок у меня-к... Я раньше корошо ел... В монастыре-к, понимаешь ты, я все около карчей, в трапезной... Забе­ решься в кладовку-к, возьмешь шампанского бутылку-к, а то и две, огурцов, клеба. наешься... корошо-к! А то раз пять фунтов леденцов купил и с’ел-к... — Сразу? — Сразу-к... Должно быть, от того и катар желудок... Может это быть? Ребята говорили про него, что он «недоволен умом». Я знаю, что это не так. Но работы его ума я не понял до конца. — Ты женат, Демьян? — Баба, есть, живет в Култуке-к. — Зачем же ты женился, раз ты на месте не сидишь? — Я у братских, у бурят, работал, и она там же работала-к. Я даже без внима­ ния к ней— на што она мне? Она с одним братским жила-к. Потом ее братский пошто- то прогнал. Она приходит ко мне-к: тебе бабу надо? На что, говорю? Известно, гово­ рит. Нет, говорю, не надо. Она ушла-к. Потом прикодит опять. Стал с ней жить. За это и меня братский прогнал, другие тоже не взяли. Они дружные на это, должно быть, все от ней получали. Теперь она в Култуке живет. Девчонка у меня от ней есть. Два года ей, девчонке-к... — А вот Осип Иннокентьич, скажи ты мне, сколько годов революция в Ки­ тае будет? —• Не сумею сказать... Долго, пожалуй..