Сибирские огни, 1929, № 4
Время идет. Расовый вопрос перестает быть важным здесь, в Северной Азин. Под Омском мирно уживаются киргизы и немцы, украинцы и мадьяры, латыши и татары, великороссы и китайцы. А не так ли давно над Омью стояло дерево, на котором в виде граничного знака вырезан был воин в полном вооружении. Теперь это дерево срублено. А пень, вероятно, выкорчеван и сожжен. Если не сожжен, так лежит на высоком омском яру окаменелый и черный, как лицо старика станичника. /VI. АЗИАТЧИНА Азия. На желтом песчаном берегу ревет верблюд. У сходней причалена мо торная лодка. Это, когда-то щегольское, суденышко, здесь также обазиатилось. Ког да-то в городе оно носило элегантное имя «Аида», а здешние хозяева поставили над и знак краткости и теперь получилось «Айда», что по-казакски и по-казацки означает «пошел», «гони»! Целый день мы сидим на грязном дебаркадере Черлакской пристани и ждем парохода. Трудно сказать, когда он придет. Должен притти в полдень, но солнце на закате, а парохода все еще нет. Жена водолива' утверждает, что пароход придет завтра. Грузчик оспаривает: — Послезавтра он будет. Я ж грузчик! Я знаю! Кстати беседую с грузчиком. — Скажи, товарищ, чем об’яснить, что цемент для совхоза пришлось вы гребать из пароходного трюма лопатами? Почему половина бочек была перебита? — Бочки плохие, ей богу, плохие!,— говорит грузчик.— Пойди спроси вон в пакгаузе, тебе все скажут, что бочки плохие. В пакгаузе плавает мягкая цементная пыль. Жаль цемента. Дефицитный ма териал, добытый с громадным трудом. — Бочки плохие. Разваливаются,— убеждает меня грузчик. Кладовщик мол чит. Он сидит на ящике, поджав под себя ноги, как Будда. Он смотрит в потолок. — Бочки плохие,— язвительно говорю ему я.— А почему стекло побили? Восемнадцать ящиков стекла побили. Тоже плохое. Некрепкое. Кладовщик сплевывает. — Дак... вить... грузчики...— говорит он.— Ты... с ними поговори... С разма ху... кидают... Азия. Спокойный мутный Иртыш, несущий свои воды с китайской границы в Ледовитое море. Река тихая и пароходы по ней ходят не спеша. Пассажирский опаздывает— это пустяк. А вот недавно вышла история с плотами. Семипалатинский лесзаг обязался по договору доставить на совхоз партию строительного леса к двадцатому мая. Лесзаг получил, конечно, аванс и... забыл о договоре. Специальный .сотрудник «Зернотреста» числа двадцать седьмого нагря нул в Семипалатинск и, убедившись, что лес еще даже не вышел в путь, поднял на ноги всех, вплоть до экономического отдела ГПУ. Перед началом июня илоты с лесом вышли в дорогу. Для верности агент «Зернотреста» сам сопровождал лесосплав. Проехав на плоту полдороги и убедив шись, что плоты идут нормально, зернотрестовец пересел на пароход. И что же? Четыреста оставшихся верст плоты шли больше двух недель. Они потерялись в пу ти. Никто не знал, где они, сошли ли с форватера и забились в протоку, сели ли на мель... Наконец, выяснилось: плотовщики, освободившись от соглядатая, затеяли спекуляцию алебастром. На это почтенное занятие у них ушло, разумеется, много времени. Пока брали алебастр, пока, останавливались торговать им у каждой при стани, время шло.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2