Сибирские огни, 1929, № 4

Иногда же Герасим всем начинал возражать и во всем сомневаться. Селифон и Дмитрий Седов доходили до ругани. А Герасим спокоен и не отрываясь смотрит на Орефия Лукича. И верит и не верит. — Да, ей-богу же, Герасим Андревич, нашей жизни уж и сейчас молодежь завидует. Ты только подумай, уж одного «Сатану» послушать чего стоит!— убеж­ дал его Дмитрий Седов. — Блаженьненьки вы с Селифоном, вот что. Мелко еще плаваете; задница на голе... ОПЯТЬ КАПКАН — В кро-о-ва-вом пла-а-аме-ни, пы-ла-ю-щем по великой отчизне на-а-шей, гинет о-убо мно-гое из свя-той стари-ны. Кому ио-о-вем пе-чаль мою. Е-гда у-т-е- е-шу-ся... Заунывное пение любимой стихиры настраивает сладостно и скорбно. Агафон Евтеич, повертывая в левой руке березовую бакулку, острым ножом режет «обнов­ ку» для трапезы: старую ложку, подоткнутую к притолке, он нашел наполовину об­ точенную мышами. — Ишь христовы, на труд наводят. Без ложки не потрапезуешь,— разгова­ ривает дед сам с собой, но пасечной привычке. — Ко-о-му по-о-вем пе-е-чаль мою... Е-э-э-гда у-те-шу-ся... «Подавшийся» голос Агафона Евтеича дребезжит. При скорбных словах сти­ хиры и заунывном напеве деду Агафону становится жалко себя, жалко весь «заблу­ дившийся» в грехе мир, жалко свою старуху, всхлипнувшую на проводах, и поче­ му-то сегодня не выходит из головы и Селифон. — Ласковый, очесливый парень был, а вот мотри-ка подековалось чё. — Е-ээ-гда у-те-е-шу-ся... Бледно-кремовые, кудрявые стружки вьются из-под опытных старческих пальцев и, как стружки, одна за другой бегут мысли. — Опять привел воснодь из вертепа деревенского выбраться. Эко солныш­ ко-то старается, эдак к Дарье говно-пролубке*) постанов обтает, а к Вербному— верба распустится. Воснодь допустит, и пчелку выставим. Тишина-то, тишина ка­ кая... спокой, а там... Нож крепче и крепче врезывается в кремовую мякоть березы, усыпая пол пахучей стружкой. Все в просторной, крепкой из листвягу срубленной избушке сделано руками деда. Все хозяйственно прибрано «к месту». И каждая вещь себя хозяином здесь чувствует. Связка березовых веников, пучки богородской травы, засушенные листки черно-смороденника и малиновые лепешки—-все запасается в свое время и все не­ обходимо в хозяйстве деда. Большая, с медными застежками, Кириллова книга, которую Агафон Евтеич бережно привез в мешке из дому, блестит, заново обтертая керосином. Не плохо чувствуют себя даже клопы, расплодившиеся, к большому огорчению деда, в пере­ плете книги. Уж чем только не пытался он выводить их, не действует да и только. — Вот ведь грех-то какой, в божьей книге и страмость эдакая. Ну, да посо­ бил бы восподь зверишка закапканить— медвежьей желчью выведу иродов, не­ правда... — В кро-о-ва-вом пла-а-ме-ни... За стенами избушки, гулко отдаваясь в горах, тяжело грохнуло. Дед Агафон поднялся с нар, вышел под навесик и, прикрыв ладонью глаза от яркого солнца, прислушался. *) Народный праздник в конце марта по ст. стилю.