Сибирские огни, 1929, № 4

Слушал Акиндин и в книгах ответа искал, найти не мог, а в избе гудели голоса, требовали. Захлопнул книгу, крестом осенил: — Сзывай. Станем говорить. Тесна изба Акиндина. Не может вместить всех. В горницу двери открыли, лавки из досок наладили, рассадили кое-как. Собрал Кондрат всех, кому с Акиндином говорить надо, кому на путь пра­ вильный повернуть следует и со стариками мировую утвердить. За столом сидели Акиндин, Панфил, Евлампий, сбоку Кондрат и дальше но стене Миней, Сафрон, в углу Федот и другие. Пока собирались, молчал Акиндин, не смели говорить и гости. Редкий вздох нарушал тишину. Входившие долго крестились, кланялись и отходили на свободное место. По­ следние стояли или садились на пол у стен. Поднял глаза Акиндин, обежал всех, проверил. Встал, вышел на средину из­ бы и, как один, поднялись все молиться. Кончили, отмолились, расселись по своим местам. Тихо, спокойно начал Акиндин. — Так, старики. Начнем со Христом... Заваруха сатанинская проникла в наш скит. Отшатнулись иные в сторону от пути праведного и скит наш в торжи­ ще бесовское ввергнулся. На потеху диавола растекаться начал. Наставника ува­ жать иные перестали, без благословения дела свои делать, запрет нарушают. Покорежился Кондрат. — Неладное наставник начина-ет. А сказать нельзя. Грех наставника пере­ бивать. Молчит изба, притаилась. Застыл Сафрон, будто не об нем речь, притих в углу Федот, дохнуть боится. Душно в избе, надышали, голове трудно. Окошечко маленькое свет пустить н е хочет, и туманятся люди, сереют, не различить c k o i > o , в одно уйдут, не разбе­ решь, не узнаешь, по голосу разве. Акиндин спокоен. Слова ровные, короткие, четкие. — Гуськи бесовское принесли. Ушли Гуськи, передых дали, отряхнуться, старики, надо от скверноты наносной. Нагрешили, покаяться надо. — Помолимся. Вздохнула изба и закрестилась. Пели, крестились, и снова рассаживались по своим местам. — Так, старики... Жизнь наша, как море взбаломученное, побушевало, стих­ нуть пора. Накипь разве только останется. Стерпим накипь, рассосется может. Че­ го нагрешили, господь простит, чего изладим, не переделать— оставим. В боге только остаться и впредь не грешить. Так, старики, говорите. Сел, и молчала изба. Старейшим начинать надо, Евлампию, Панфилу, Минею. Молчат они, при- шились к местам, ждут старики Евлампия. Пригнулся к столу Евлампий, врос в сухие лопатки, выросшие над плечами, обнявшими столетнюю голову. Не дрогнет она, не пошевелится. II не понять, спит он или ушел в другую жизнь, или думает о схиме, об уходе от греховного мира. Молчат. Молчит и Акиндин, глазами в полумраке изучает. Встал и опять молится. Молитва сердце смягчает, на думу вызывает. Но и молитва слов не вызвала, — Спрос есть,— гукнул Сафрон. — Говори. — Вот, скажем, говоришь ты, чего сотворили— останется, вперед только гре­ ха не допускать. Понятно это... А вот что за грех-то считать? Скажем, хозяйствен­