Сибирские огни, 1929, № 4

Сафрон теперь— ломоть отрезанный. Заплеснеет ломоть, к другому отшат­ нется, к телу не прирастет. Смотрит Акиндин в окно, слушает через стекло стук топора, думает, под­ считывает. — Кто остался? Панфил, Евлампий, Миней еще не перекинулся, а верить нель­ зя. Кондрат? Мелькают еще старики ветхие, древние. В вере крепки, телом немощны. Силы в их для себя не найдешь. Сыновей лишился, дочь одна. Да разве дочь убережешь. Выпрыгнет замуж, а за кого отдашь? Разве молодым верить можно. Сушить в девках— не убережешь, да и годов Акиндину много, хватит еще на пяток и все. Однова уйдет, еще хуже, без присмотру. Стукнула в кухне дверь. Слышал вошел кто-то, кряхтел, молился. Молодым голосом отозвалась на слова вошедшего Елена. — Здавствуй-ж Панфил Ермилович. Дома тятенька, сейчас скажу. Оторвался от окна и вышел в кухню. Перекрестил гостя, сел к столу. — Садись... Собирались старики недоговоренное решать, судить. Мигает дампа над столом в проволочной дужке, скупо щурится на углы, темнит стариков, прячет и тихо, молитвенной вязыо переплетая, шепчут старики думы сокровенные, тайные. Нет Сафрона, впервые забыли позвать его старики, не гудит его голос не сквернит стариковской чистоты. II медленно режет тишину Акиндин. — Решайте сами, старики. Терять последних и в в е р отцовской оставаться, а может снизойти, спуститься, облегченье дать, да души их у себя оставить. Суров я, слов нет, тоже этим и отпугнул. Может послабленье дать. — Отцы завещали,— дремотно ноет столетний Евлампий... Послаблять грех. Заблудились, за себя и ответ несут. В строгости спасенье. Спускать грех. Вздохнул и задремал в теплом углу. Вспрыгнул с места толстый Кондрат, заспешил, побежал на коротких нож­ ках, словно обрубленных. — Крутить. Закрутить надо, зажать, косточки чтоб хруснули... Проклятьем донять можно. В боге-то еще остались, богом-то упречь можно... Можно говорю. В подчин вернуть. Мое слово тако, войной идти, огнем жечь, а срамоту всякую изг­ нать... Налог, скажем, заплатили, а ежели нет, заплатим, а всякую мерзость ихнюю, в избе вдовухи Степаниды какую развели, уничтожить... Девку эту самую за речку вернуть, да и сына твоего туда же... Вуде. Сделали свое и уходи... Содрали с нас и }ходи... Получай свое и молчи... Мое такое слово. Не подчинишься, войной. Сафрона подтянуть, другие сами вернутся. Отсек слова и стих. — Войной,— запел Миней.— Кабы не провоеваться. Война, знашь, и эк, не в твое удовольствие кончиться может. Не провоеваться бы... — Провоеваться,— сорвался Кондрат.— Сил в нас нет, што ль? Беднота-то в наших руках, нет... не сожмем ее, што ль? Да попробуй у меня побунтовать, в рог изогну за милости свои, каки они от меня имеют. Ну? Пухлой периной затянулся скит, черную кайму таежную проредило снежны­ ми шапками, связало лапы, мотавшиеся без дела на осеннем ветру. Залезли скитские избы под сугробы, притаились, уснули надолго, до весен­ него зова, до говорливого крика, до зова земленого. Но не уснули люди. Не прикрыла их перина, не усыпила, как бывало, взво­ рошила их новая вспашка, разбухающие семена новые. А где семена на невсколых- 9 л. «Сибириеск Огни*.