Сибирские огни, 1929, № 4

— Да разрази меня восподь,— вертится, под глазом Сафрона хозяин.— Сме­ нял. Давно сменял. — Сменял. А кому же сменял? Сменял так на другу. Значит друга есть? — Сафрон Мосеич! Исть-то надо. В Гуськи на хлеб, как перед богом. В пригоне видать— больше ходит, чем сказывает. Ухмыльнется. — Чужа забрела. Выгнать надо. II крикнет парнишке: — Выгонь-ка из пригона серуху. Ишь зашелавилась, стерва, на чужое сено. Сопит Сафрон. За человека стыдно; перед другими за мальчишку идешь и того... в обмане уличать неловко. Вертит карандашом Никифор, запись выходит такая, что подписи под ней своей не поставишь. Панфил посох в землю, кустик на головку и глядит на хозяина, колдует, в разум привести старается. Не глядит на него хозяин, в сторону воротит, а пятеро дураками толкутся, записей не делают. Сафрон рукой машет. — Не ниши ужо. Позовем завтра-сь к себе, може мужик и очухается. Выйдут из ворот, прикроют их плотно на завязочку и к другим за тем же, А в догонку слова летят нелестные, Сафрона Мосеича порочащие. День идет, солнце мету воротит, часы отбивает, только в записях следов нет. Имя, отчество, фамилия, а дальше пусто— записать рука не поднялась. У Панфиловых ворот остановились. Ворота крепкие, высокие-тесовые. Ка­ литка, кольцо железное. Прислонился Панфил к калитке, глазами играет: — Зайдешь аль нет? Может отворот сделаешь. Смеется нутром, не шевелится. Стоит Сафрон, делать чего не знает. Будто не препятствует, а так отдыхает, а может ждет, духу хватит аль нет. Ушел бы, махнул рукой, да сзади трое, пред ними стыдно. Не глунул, не пошевелился, только бросил: — А ну, зайдем... Посидеть, хоть, малость. Не шарить же у те, сам знаешь, что всю хозяйственность знаю. Не ответил. Сухонькой рукой кольцо нажал. Скрипнула калитка, отворилась. Собаки на цепи забеспокоились, шерстью поднялись, загавкали. Погрозил посохом, -смолкли. Вошли. Сели под кустами у столика. Сел и хозяин. Крикнул: — А ну, кто женски есть? Подай-ка закусить... Медова достань. Молчали. Хозяин глазами бегал, щупал, выспрашивал: — Посмешь аль нет? На столе скатерть домотканная с разводами выросла, стаканы, медовухи жбан, закуски. Девка пышная с лаской кланялась, подвигая стаканы. — С устаточку,— кивнул хозяин,— по единой. Поднял стакан перекрестился и запрокинул голову. Побежала пьяная брага по бороде, кустиком дразнившей небо. Разбежалась теплота по жилочкам, согрела, затомила тело, голову туманом обнесла. Лень за ней вдогонку побежала. Руку поднять не заставишь, лечь бы на траву, сладость нить. Подливает хозяин еще и ещеч Сметил нутром, сам спокоен, тих. Клонит голову. Не до записей. Дойти бы до дому, лечь и забыться. — Откушайте еще,— кланяется крупичатая девка. Не обессудьте. — Ладно,— ставит пустой стакан на стол Сафрон. — Эк и до дому не доползешь... — Доставим,— хихикает Панфил.— Может дале пойдем, запись делать. Смеется, давится, выпытывает: