Сибирские огни, 1929, № 4
— Тэк, составлять. И слово Сафроново плотину прорвало. Ожила елань, заговорила, страх по чуяла. Каждый свое вперед сказать хотел, обиду высказать. Никого не обрадовал за кон. Каждому хотелось тут победнее перед другими стать и каждый знал, что тот— другой— его подведет, тайные промыслы выдаст. Скит на крепости хозяйства дер жался, в тайге таился, хлебом мало занимался, больше промыслами, лесом, охотой, орехом, сплавом, дегтем. В тайгу чужой человек реже зверя заходил, глаза не имел, налог определять не кому было, в разверстку даже не заглядывали, а тут глаз тай гу проглядел, их добро учуял и впервые потребовал отдать их кровное. Стучал батажком по земле Сафрон и не мог утишить шум. Кричит елань, бунтуеТ. Миней— голосок звонкий, а шумит громче всех. — Стариков, стариков ослобонить надо... Рази мы должны платить. Нас са мих кормить надо... Провел рукой Никифор, стихло. Поднял голову и рывком бросил: — Не я приказ писал, не я и требую. Кричать нечего. Ясно сказано— надо выявить налог с каждого... Вот и выявляйте по таблице, а кричать и после можно. И смолк. Не бросил слова «комиссия»— побоялся. Знал, слово для кержака сатанинское. Смотрел и ждал, что сами делать станут. Запыхтел Сафрон, батажком по земле колотить начал, чтоб тихо было. — А ну, говори... Доверять кому станем, а либо как? На кого положиться можно, ровно бы на одного нельзя. — Как на одного,— ни в жисть— загудели голоса и прорвался рев. — Стариков... — А ну, кого? — Сафрона, Панфила... Каждый кричал своего и в общем реве не разберешь кого. II было пять: Сафрон, Панфил, Абрам, Феранонт и пятый Никифор. Никогда еще Сафрону Мосесвичу не приходилось вести такой работы. Не для него она. II почетная, скит избрал, доверием облечил, а на деле хуже не надо. Жизнь свою Сафрон в скиту провел, скит— семья своя родная, каждого напере чет знает, как своего, о каждом, не сходя с места, рассказать все может, перечесть на пальцах каждую скотину, клочок земли, копну сложенную и промысел от отцов пе реданный, а выходит по-иному. В любой двор войдут пятеро во главе с Сафроном, Панфилом, поклонятся, бога на помощь призовут, списки откроют и человек другим станет, Сафрона впервые видит. II семья у него вдруг выросла и земля усохла, хлеба на ирокормление нехва- тает, доходов никаких нет— по миру идти в нору и промыслом уже годов пять не занимается... Богом заклинает, свидетелей зовет и Сафрону в глаза смотрит — не моргнет. П што ты, Сафрон Мосеич! Да разрази меня восподь. Да мы уж сколько годов на охоту не хаживали. II ружье-то боле ребятам для баловства. Скребнет Сафрон бороду, потупится, самому— хоть отступай, а четверо гля дят— действовать надо. Гукнет сердито: — Отколь это у те рабята-то народились. Ровно бы баба ужо давно свобод ной ходит? Обидится хозяин: — Мне бы ровно, Сафрон Мосеич, семейство свое лучше знать можно. — Коней-то куды дел?— уже злился Сафрон,— Два говоришь? А Буланка., мухортый, жеребец-от— рыжий, а гнедуха... Голуба еще у те была...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2