Сибирские огни, 1929, № 4

Ходил к Акиндину. Молились оба, говорили до ярких звезд и разны были мысли. Акиндин от хозяйства ушел, к божьему ближе стал, чутье притупилось. Звал на пост, на молитву, на уход с места поганого. Молчал Сафрон, горячить наставника не хотел, а видел— неладное говорит Акиндин.— Уйдешь— такое хозяйство нарушишь, а разве в новых местах его на­ ладишь, да надолго ль? Собрал сыновей, об’яснял. — Думайте. Не о себе забочусь. Много мне не надо, годов много отстукал, вам ведь жить?.. II на моленьях, когда Акиндин Федора гнал, когда Никифора за речку высе­ ляли, сидел Сафрон, молчал, только об одном просил— хозяйства не рушьте, в ем сила вся— и вызвал тем гнев стариков, но не поддался, не свернул, знал— не пой­ дет за стариками молодняк, не снимется с насиженного места, не пойдет за боговым в тайгу без дорог, без хлеба, на одну веру о спасении. Когда Никифора за речку выселяли,— понял Сафрон, хозяйски понял,— конец скиту, развал идет от молодых, от них жизни не загородишь, просочится она через тайгу и речки, не остановишь ее карантинами и спасать если что надо, так хозяй­ ство, прикрепить к нему молодняк, зацепить им за нутро молодняка и отшибет оно баловство, шатания, соблазны мирские... Понял Сафрон— хозяйство делить надо, каждому надел, избу, семью— перед каждым заботу о хозяйстве и семье поставить, тогда и Гуськи не страшны. Хозя­ ина не оторвешь, в баловство не сманишь, это тех, кому делать нечего и заботы у кого нет никакой, к тому и зараза полезет. Почему Никифор с пути сбился?— потому два года бездельничал, от хозяй­ ства оторвался, заботу об нем потерял. А посади Никифора на землю, загрузи и ру­ кой снимет, как болесть какую. Так думал Сафрон... Не было у сыновей своей думы, своей мысли, за отцовским умом привыкли жить. Не любит скит думы преждевременные. Старшего воля есть, за нее и отве­ чает сам. Не стало старшего— выходи следующий. — Как твоя воля, батюшка, мы согласны на ее. Поморщился Сафрон, а в глубине маленькая радость вспыхнула, сумел в под- чине всех сдержать. И была водя Сафронова: — Делиться надо, хозяйство каждому особое. Каждый о своем заботу иметь станет. Сообща поддерживать друг друга станем, упасть не дадим, а шершни за то не разорят, по миру не пустят. Один улей меду много— вырезай его, а разлетимся в стороны, и резать нечего, у каждого только на пропитание. — Налога нет, поборов нет,— сам себе хозяин. — Воля твоя,— признали сыновья и стали думать о разделе. — К осени избы надо класть новые, На всех не успеть, а наполовину сладим. Пожухла елань. Вылезли камни из вчерашнего ковра, вздыбились белесой сизиной, а зелень в сушь ушла, притаилась к земле, полегла. Сосняк молодой обор- ьу растянул, елань оберег. Раскидались скитцы по оборке. На камне Акиндин. Под­ бородок в посох. Не пошевелится, не двинется. II скитцы замерли. Шопотков и тех нет. Акиндин Сафронович суров. Разгневается. У трона старики— на камнях, на сутунках, скаченных с деревни: Евлампий, Сафрон, Панфил, Миней и другие. П в сторонке сбоку, не со стариками— Федот. Сидит так, чтоб наповорот надо глядеть Акиндину на него. Разошлись с Акинди- ном— нет у них общего, дороги разные. Сойдутся— елов нет, заговорят— лучше, молчать,— не договориться.