Сибирские огни, 1929, № 4

— Подойди. На сваленной лесине сидел Алексей. Подошел к нему, сел. — Сам или как? — Не в этом дело. Тише только. Разговор есть. И в голосе нельзя уловить— другом пришел или вчерашним врагом. — Ухожу в солдаты,— хрипло бросил Алексей. — Так,— бросил Никифор, выжидая брата. Мелкнула мысль— отец прислал, условия ставит. — Я слушаю. Алексей помолчал. — Так ухожу! — Как отец? Алексей— всегда спокойный, ровный— зоволновался. — В этом и суть. Отец суров. Не говорит ни с кем, не глядит што-ись. Я бы­ ло к нему: тятя, в солдаты берут. Озверел. Кулаком по столу, как треснет. — И ты воротишь в басурманы? — Духом об этом не думал, а скажи он это, так, понимаешь, дума и запала о солдатах. Отец-то боится, что таким приду, как ты. — А ты сам? Алексей совсем скрылся в тени и не ответил. Никифор ждал. — Понимаешь, какая штука. Заваруха што ль пошла, а только, понимаешь, земля, ровно, кричит вся. Глядишь на Гуськи и будто от крику этого самого покоя нет и жисть сама другая ладится. Никифор вылез из темноты и старался разглядеть брата при слабом свете новой луны, но Алексей уходил в темь. — Неладное о тебе думал, от брата отказывался, а вот тебя и в скиту нет и за речку тебя не пускают, а, скажи ты, заваруха умы перетревожила и пало на ум, што скитскому житью конец идет. Алексей говорил торопко, хрипло. Чувствовалось, что в нем кипит и это ки­ пенье надо кому-то передать, рассказать. Боялся скита, людей боялся, им свое от­ дать не мог. Поймут ли? II впервые понял, что брат Никифор ближе чужих. Он сам это пережил, сам испытал и новым человеком сделался. Никифор взял в темноте руку Алексея и тепло пожал. Алексей ответил тем же. — Понимаю,— тихо ответил Никифор. И от этого коротенького слова еще больше заволновался Алексей. — Отец сегодня в молельне был. Сумный пришел, женских из избы выгнал, мне остаться велел. — Слушай, говорит, сын! Уходишь в солдаты— уходи. Силы держать мне тебя нет. А только мне тебя больше не надо. Хошь вертайся в скит, хошь нет, из солдатов тебя не приму. Елена есть— ладно. Может ее оберегу. Тебя обрезали— зна­ чит так угодно госпйду. Доживай свое, а разговоров со мной не имей. Понимаешь? — Понимаю,— еще тише ответил Никифор и оба замолчали. Гулким эхом захохотала птица в лесу, проснулась на миг тайга и затихла. Сыростью тянуло с реки, плескалась по камушкам речка и бархатной чернью густела тьма. — Отцу покая нет, живьем его ест. Старики все ночи жужжат. Женским спать в избе не доводится. То на сеновале, то как,—-старики из дому гонят, а сами ночи в разговорах ведут. Ровно к войне готовятся, планты плантуют. Н шопотом забросал Алексей: