Сибирские огни, 1929, № 4

К полудню он просто не 'находил места, как птица перед грозой. Заглядывал на солнце, ждал гудка. Ему хотелось понять, что привело его к такому настроению. Он перебирал собы­ тия последних дней, но кроме выговора за закрытых женщин ничего не находил. Но это ж такой пустяк! Однако, чем больше он думал о своем самочувствии, тем сильнее скручивала его настоящая тоска, дикая, злобная, со слезой. Забежав домой, он крикнул жене: — Ох, Груня, быть беде! Тоска душит, прямо за сердце хватает. — Ну, что ты, Васенька! — Запью. Ей-богу запью! Жена ничего не ответила, только ннже склонила к шитью неповязанную Лзову. Дребезжали расколотые стекла буфета и остатки спирта с громким еканьем пе­ реливались в рот. Василий Семенович бежал на двор. После двух глотков спирта он уже не владел собой. Спирт распалял тоску, как соль, посыпанная на свежую рану. Раздраженный против'всех и вся, как неудовлетворенная самка, Василий Сзме- нович метался по двору, забегал на завод, в конюшню, в столярную, в кузницу. У встречных потихоньку спрашивал: — Нет ли выпить? Сослуживцы всматривались в расширенные зрачки завхоза и отрицательно ка­ чали головой (Теперь лафа отошла. Бражки нет), а Василия Семеновича охватывала такая острая жажда спиртного, что он готов был за бутылкой бежать куда угодно. А тут как назло привезли котельное железо. Василий Семенович провозился с ним до восьми часов, наскоро закрыл амбары, сунул ключи в карман и побежал к Под­ скребьппке. Молодой месяц висел между мачтами невидимых из-за берега баржей и каким-то непонятным беспокойством волновал, вернее пугал его. Василий Семенович бежал падающей походкой, широко размахивая руками и, оглядываясь на месяц, быстро-быстро повторял: — Теперь пропал, теперь пропал, теперь пропал! 3. У Подскребышки Василий Семенович пользовался большим уважением и неогра­ ниченным кредитом. Едва он показался в лавке (официально «Бакалейная торговля». «Пиво на вы­ нос»), как за прилавок выплыла сама хозяйка и пригласила Василия Семеновича в комнаты. Василий Семенович поднял открывающийся конец прилавка, пролез в отверстие забитой двери и оказался в зале. Это была обыкновенная жилая комната с русской печкой, широкой деревянной кров?лью, заваленной одеждой, я большим столом посредине. На столе лужи молока, хлебные крошки и мухи. У окна сидела девушка, расчесывала опущенные на лицо волосы. Корни волос были унизаны тонким бисером гнид, и издали казалось, что девушка седеет. Услышав чужой голос, девушка откинула назад волосы, стряхнула с колен вычески и убежала, толкнув ногой сидевшего на полу ребенка. Ребенок уткнулся носом в пол и заплакал. Узелок завязанной на спине рубашки торчал кверху. Пришла мать, выругалась и унесла ребенка в другую комнату. Подскребышка полная, массивная, с тремя подбородками и вечной папироской в губах-шлепанцах, несла пару пива, еле-еле передвигала толстые слоновьи ноги. — Угостить вас хочу, дорогой гостенек. Давненько у нас не бывали. Подскребышка села к столу, расплылась квашней на скрипучем стуле.