Сибирские огни, 1929, № 3

— Да вот это-то и худо, что у нас на двадцать два японца двадцать два на­ чальника... — неучтиво махнул рукой юный табельщик, отворачиваясь от застывшего в экстазе бешенства скорбного зава. Много хорошего, но надобно бы поменьше этой затхлой канцелярщины, форма­ лизма, скрытой «борьбы интересов»... На пристани, у главных закромов — целые груды свалявшейся рыбы рассыпаны прямо на досках. От солнца она уже отливает сине®ато-голубоватыми побежалыми бли­ ками каленой стали. Возле, картинно опираясь на ники, бездействующие японцы. Уны­ ло бродит в чудовищных сапогах щупленький приемщик с остроносым испуганным ли­ чиком, до самых волосенок забрызганным чешуей — вот, мол, как работаем самоотвер­ женно... Невидимому, по неопытности или чрезмерной запуганности, принял он и меня за «начальство». — Ну, как там, что решили с хайко? — To-есть, с какой хайко? — беспощадно открываю я свою абсолютную непри­ частность. — Да вот на пристани... Приходит, понимаешь, главный мастер — пускайте, говорит, хайко на консервы. Хорошо. Только хотим пускать — бежит зав пристанью — отменить, мол, пойдет в засолку. А тут звонят но телефону с завода, почему это не даем хайко? Немедленно давайте! Ладно. Только сказал японцам — бежит помощник не давать в завод, готовить в засолку... Ну, и что еще там вырешат такое?.. Голубым сапфировым блеском растекалась без прикрытия рыба. Недвижно воз­ носил свою бесконечную решетчатую цепь ввысь главный элеватор. Опирались на ники спокойные японцы. Разводя руками и с трудом таща свои невероятные сапоги, слонялся но скользкому помосту чешуйчатый приемщик. К концу пошел кижуч. Вспоминается разговор с монтером, добродушным сутуловатым молодцом такой невероятной длины, что, казалось, он опасался выпрямиться, как бы не задеть головой виадук главного элеватора... — Я, знаете, нисколько не обвиняю рабочих — наши ребята любят организа­ цию, порядок. Ведь всякий непрочь полениться, если видит, что работа его даром про­ падает. А у нас везде на неделю семь пятниц. Вот третьего дня утром висело об’явле- ние— считать воскресенье днем рабочим. К вечеру смотрю— отменяется. День отды­ ха. Вчера об’явление— опять считать рабочим днем. А сегодня, пожалуйте, день от­ дыха. А отчего это, понимаете? Думали— будет рыба. А оказалось... Думаете, ры€ы нет? Ого-го— рыбы до чорта! Крестьяне стонут— не хочет больше завод принимать.. Оказалась вдруг норма выполненной... Мы стояли над невысоким песчаным обрывом у морского берега. У наших ног с грохотом разлетались вдребезги невидимые в темноте стеклянные валы — длинные, жадные, липкие языки мутно-светащейся пены выбрасывались вперед, почти достигая матово-отсвечивающих залежей бракованных пустых банок, грудами сваленных ) обрыва. Яркий фонарь высоко над головой, на вышке, бледным светом озарял седые гребни ломающейся недалеко от берега зыби— отзвука вчерашнего шторма. На амети­ стовом небе реденько, умиротворенно подмигивали звезды. В ровном грохоте прибоя зву­ чала ласковая, бархатистая нота — она как-то успокаивающе вибрировала в неподвиж­ ном, теплом воздухе, создавая впечатление какой-то непередаваемой, гармоничной ти­ шины. — А почему день отдыха, — знаете? Банок пустых нет. Последние дни Ры,ы сколько хочешь, а банок нет! 80 проц. браку дают пустые банки — вон, горы целые бгаку навалили... Я пошел к себе в барак. Огромное здание завода было безлюдно и черно — ™ ь' ко где-то сзади пофыркивал одинокий, скучный мотор электростанции.