Сибирские огни, 1929, № 3
Совсем летнее, редкое! на Камчатке жаркое солнце припекало, близился закат. В сторонке, у палаток, сгруппировались многочисленные посетители, звенели и хло пали бутылки, разноголосо затягивали «налей, налей»... — Мил-л-лай... Ягода к-калина... Да ведь в долг, пойми — в долг, на книжку, па растет... — умиленно убеждал какого-то чернобородого великана блаженный «пио нер». Великан свирепо таращил обалделые глазин* и что-то нАясно рокотал октавой, низкой и густой, как ропот отдаленной грозы. II до глубокой ночи в мягком догорающем мерцании далеких снегов, в трепетно полусвете бесконечно милых северных неугасимых сумерек с бледно-текущей печальной луной в меркнущей бездонной глубине — катера с пьяными рулевыми и мотористами развозили на воняющих гнилой рыбой кунгасах доблестных участников «смычки» и в нежной, умиротворенной тишине оскорбительно гремел нестройный пьяный гам, ру гань, скрежет блевотины, вопил истошно где-то избиваемый — и на пристани первый завод уже наступал сомкнутой стеной на второй, грозя сокрушить и уничтожить... — Странно как-то слышать о таких распоряжениях! Как же заносить рабо чим в расчетные книжки — никаких оправдательных документов... Ведь это крайне неудобно для бухгалтерш!! — разводил руками пожилой бухгалтер с вы[«желтей веч ной укоризны на скорбном бледном лице. — II г-главное в праздник много лишней работы — больные прямо в-валом валят — у того нос разбит, у другого — г-голова проломлена, желудок с перепою... — чуть-чуть заикаясь, скептически тянул представитель медицины, поглаживая холеную жидкую бородку какого-то неопределенного, палевого цвета. Сейчас он, считающий се бя последним эпигоном некогда многочисленного племени «чеховской» интеллигенции времен Художественного театра, Андреева и иокоренья Крыма, — сейчас он был на строен скептически... — Конкретно не скажу, кто это сделал. Дурак он был, что разрешил такое дело а взял на себя эту' функцию,' — громогласно закончил размашистый молодой человек, ничего ровно не делавший в качестве какого-то представителя или чего-то другого по страхкассе. Еще несколько слов о ловле «ставным» морским неводом. Работают сейчас на них преимущественно японцы. На расстоянии ’Километра от берега стоит «ловушка» или «способ» невода. Это— большой ящик из сетки, с упругими стенками, плавно колышущимися в прозрачной, зеленоватой мгле, ^ краев — на расстоянии 50 саженей друг от друга — два кунгаса. Один обык новенно неподвижен, на другом стоят ровным рядом у борта ловцы, перебирая мокрые; 1шьзкпе петли. День п ночь — через каждый час, иногда реже — в зависимости от количества и потребности — медленно и осторожно перебирают они скользокие бурые нага, печально напевая что-то свое, трудовое.., Совершив путь к неподвижному кунгасу, торопливо, с азартом тычут они пиками й трепещущее рыбное месиво, перебрасывая судорожно извивающиеся матовые тела н первый кунгас, и енова возвращаются на прежнее место, чтобы через короткий про межуток времени возобновить свое безрадостное путешествие. Два месяца — в виду гудящего, дымящего побережья, обрамленного мечта тельными кружевами прпбоя —- с завистью к тем, кто ходит по твердой земле — всегда на Кол<?блющейся ненадежной дощатой посудине, в дождь и шторм, когда мечется на ■Пчгвязп беспокойный кунгас и стремительно прыгают на пенных гребнях многочислен- буйки и поплавки —- и в редкую хорошую погоду, когда поплавки качаются весело т Т®В0, два месяца сидят на кунгасе двадцать человек, только изредка меняясь с "‘реповыми «водяными» рабочими.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2