Сибирские огни, 1929, № 3

X II. — Здоровенько живешь... Агриппина выронила из рук иголку. Она сидела перед печкой и обшивала кожей красные Ефимовы брюки. — Ты, голубушка, чо это тако починяешь?— Еще ехиднее спросила тетка, остановившись возле племянницы. Агриппина, не желавшая вспоминать о прошлом и вычеркнувшая из среды близких это «черное чучело», как давно называла тетку, ответила дерзко: — У тебя вороны глаза не выклевали— видишь.— Не встала, как делала всегда при входе- Хионии в комнату, и не поздоровалась.— Штаны починяю. — A-а! Штаники починя-ае-ешь, голубушка-а. Новому-у муженысу-у? Доброе дело, раба божия... — Тебе до этого дела нет. Хиония развела руками: — Тетке дела нет до нее? А забыла, как раньше-то?.. В кумынию поступила? — За этим только и пришла?— Голос Агриппины огрубел. Она отвернулась от тетки, и пальцы ее, судорожно щипавшие сукно, выро­ нили брюки. — За этим, грешница, за этим. О боге забыла.— Голос Хионии стал еще визгливее, она посмотрела на потолок, показывая на него рукой.—-Он, господь-то, все твои мерзкие прегрешения видит.— Погрозила племяннице пальцем.— Все, грешница, все в книги вечные запишется. От господа и ангелов его не утаишь. В сатанинские колени, блудница, с радостию. идешь, аки дщерь вавилонская?!. — Перестань: знаю, что делаю!— Почти крикнула Агриппина вскочив. — А-а-а! Боишься правды-то: правда глаза колет. А я тебя еще прокляну за жизнь такую. Голос старухи дрожал и слабел. Агриппина раскрыла рот, чтобы кинуть ей ошеломляющую грубость, но не могла иодобрать подходящих слов. Так она стояла с полминуты, задыхаясь от вол­ нения и горя ненавистью. Опеки она не выносила. «Какое им дело до того, как я живу»,— думала она. Назревая с каждым ударом сердца, гнев ее вырвался плевком в лицо, продолжавшее вызывающе торчать перед глазами. — Вот!— крикнула она и бросилась к двери, унося в памяти неосознанным виденное в последний миг: выпрямленное тело, побелевшее лицо с остекляневшимп глазами и трясущимся подбородком. Хиония, прожившая больше двадцати лет при всеобщем уважении, которым окружали ее, и страдающая множеством недугов (она считала болезни испыта­ нием. посылаемым самим богом, и никогда не роптала и не лечилась, боясь пре­ грешения, как говорила она), не могла перенести этого глубочайшего оскорбления, нанесенного человеком, которого она любила и в исправление которого так крепко верила. Выбежав во двор, Агриппина упада в глубокую кошеву и лежала в ней, ни о чем не думая. Потом, сделав дырку в рогожной обшивке, она смотрела на двери. Хотя она никого не ожидала, но те две минуты, проведенные в кошеве, показались ей часами. Когда скрипнули ворота, она, обрадованная этим, приподнялась и по­ смотрела через облучок: Зоя, одетая в красную, из дубленых овчин, шубку, бежала по ограде. Выскочив из кошевы, пошла к ней, неся в груди желание обнять ее и по­ целовать в розовые щечки. — Гринина Федоровна! Грипнна Федоровна,—-говорила девочка, похлопыва рукавичками. — J нас будет елка. Ты придешь? Приходи... а то я тебя.