Сибирские огни, 1929, № 3
— Мы обязаны всех лечить и оказывать раненым, хотя бы и врагам, по мощь, — тихо сказал фельдшер, наливая себе стакан воды. — Он моего мужа зарубить хотел. —- Полная женщина боченком выкатилась на середину комнаты, развела руками и показала пальцем на Васина.— Вывел уже на двор... — Потом на спирте сошлись? — Ефим спросил так, что нельзя было по нять, к кому он обращался. — С усталости можно, — говорил Усих. — Кто не пьет? Все пьют. — Да, да, вы угадали, Ефим Гурьянович: шпирту, говорят, давай, - то- ропилась жена фельдшера. — Мерзавцы! — слово это Ефим вытолкнул сквозь скрипящие зубы. Башку на рукомойник... Нашли время пьянствовать. — Махнул кулаком, будто ударяя кого-то и крикнул: — Марш в волость... в каталажку. О бабах, о комму варках не подумал? — Ефим подумал, что и сам он не вспоминал о них с тех пир. как ворвался в село. Фельдшер нерешительно бросался то к Ефиму, то к столу, на котором стояла четверть и стаканы. \ — Ты! — Колющий взгляд перевел на него. — Гнида! Заползал. Марш к больным! Брякнешь еще стаканом — ко всем чертям и преподобным праотцам от правлю... без пересадки. Фельдшер, согнувшись, будто голову под удар подставляя, кланялся и пятился к двери. Маша выбежала на середину комнаты, хотела что-то сказать, но, расте рявшись, вернулась к двери. — Бука, -*- говорила голосом обиженной; отдернула штору так, что видна была варшавская кровать с розовым одеялом, и, не остановившись в дверях, про шла туда. Ефим подбежал к столу, выплеснул иЗ стакана спирт и понюхал стекло, н» тотчас же бросил стакан в угол; и будто перепутав четверти, схватил не с водой, а со спиртом, глотнул из горлышка, выругался и разбил четверть. Напившись воды, последним вышел из комнаты. Нз волости выходили женщины и старики; у ворот старинной ограды оста навливались и смотрели в ближайшие улицы, усеянные трупами, точно маленькие елани гнилыми колодинами. — Достукались. Дурачье. — Зашел зуб за зуб. Ефим, под'езжая к калитке, слышал это, приподнялся на седле, крикнул: — Перешерстим все деревянное войско, аж жарко будет. Тронули, — пусть на сдачу не обижаются. — Увидев в толпе Никиту, спросил, не скрывая удивле ния. — Ты как сюда попал? Тимша хлопал ручонками и визгливо кричал, припрыгивая: — Тятька! Тятька мой. Мать стукнула его кулаком но голове, дернула за руку: — Не отец это, а ирод настоящий. — Ворчала громко, чтобы слышал муж. Но каталажкам таскают из-за него, страждать приходится. — По щекам ее кати лись крупные слезины. — Ни стыда, ни совести нет у ирода. Да вся наша пороза— ни дедушко, ни прадедушке, ни сватовья, ни братовья — вовеки в к а т ал аж к е не сиживали, а тут... Ефим под’ехал к ней, по плечу похлопал: — Не сердись, баба. Не это еще будет. Стыд проглотишь, коли глотку пере хватить хочут. Мальчик подбежал к отцу, ухватился за ногу, и, приподнявшись на рука' болтал ногами.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2