Сибирские огни, 1929, № 3
— Ну, ладно, чорт побери... Я им покажу, где раки зимуют. Переждав вспышку гнева, Макар, часто покашливая, продолжал тем же дро жащим и простуженным голосом: — Ночью прибыли у них новые отряды. В большом коридоре собрание от крыли. Шумят, кричат, как в аду. Один орет: «Советскую власть без коммунистов!», другой горланит: «Да здравствует Учредительное собрание!», третий кричит: «Да здравствует частная собственность и свободная торговля!». Один — за старосту, другой — за председателя, а третий — за комитет. Я думал, перецарапают одни других. Потом слышу: пришел этот, главарь-то ихний, цыркнул на них и разогнал всех. А сторож Вахрамеюшко бубнит за дверями: «Дожили до какой минуты: брат брату глотку вырвать готов...». — Пусть рвут, мать их... — Ефим говорил возбужденно, верхняя губа его вздрагивала, будто кололи ее горячей булавочкой. — Правду говорят: двум медве дям в одной берлоге не жить. Они — за свое и мы — за свое. Наша, чорт побери, возьмет! — Перед утром приходят два здоровенных дяди: один кривой, другой ко рявый. Повели меня, молодчика, со связанными руками. — Куда? — спрашиваю. Орут: «Замолчь, а то кишки вон». Привели на змеиную горку. Поставили. Умирать неохота, соображаю, как бы вывернуться, а сердце так вот бьется. Ефин слушал, закинув ногу на ногу и опустив подбородок на руку, локтем поставленную на колено. — Говорят: утопающий за соломинку хватается, так же и я... Не знаю, как и на ум пришло это. Кричу: рубаха-то на мне шелковая. Один это подошел, дер нул за ворот — пуговицы у шубы отлетели, пощупал — щелк, поглянулось. «Чо, паря, рубаха-то хороша, снять надо, пригодится... Мертвому она ни к чему», — го ворит. А тот ворчит себе под нос: «За первый сорт сойдет. Давненько такого то вара не видывали. Два платка бабам выйдет». У меня так от сердца и отлегло, все одно, что маслом облили его. Подходит ко мне кривой, развязывает веревку. Ружье между ног вот так взял, оно у него вываливается, мешает. Отдал его корявому. А „ ветер холодный подул, до костей промораживает. Корявый стоит вот так, руки в рукава и спиной к ветру поворачивается. Расстегнул я пуговицы у рубахи. Кри вой глядит на меня. Как я хватил его по виску, он и с копыльев долой: перевер нулся и покатился книзу. Прыгнул в тому. С одного раза с ног сбил. Придавил к земле шею, он и не пикнул. — Вот это ловко! — Ефим хохотал громко и раскатисто. — Перебрался через реку, дополз до избушки этого... старика-то... до Ники ты Евдоксеевича, — продолжал Макар, навалившись на спинку стула. — Спрятал он меня. Вошел секретарь Мухина и, заметив Макара, остановился у двери. — Это наш, черновской. От деревянного войска убежал. Не слушая Ефима, секретарь подошел к столу. — Не до разговоров. Сообщение получили: с трех сторон — бандиты. Высту пать сейчас. Секретарь хватал со стола бумаги и совал в кожаную сумку. Утром 28 января, когда отрядам было доставлено оружие, круг, охваченный восстанием, пустил вперед с р у х сторон щупальцы, они протянулись дальше Кра- силово и теперь оставалось им только сомкнуться, чтобы взять в кольцо гнездо ком мунистов, как называли это село. Ефим думал теперь о тех действиях, которые он должен предпринять, по ка кой дороге следует выступить из села, чтобы сильнее ударить по повстанцам, но
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2