Сибирские огни, 1929, № 3

Ф еп тья огорошенно останавливалась против Колики, смотря на него во вое гла­ за. Всплескивала руками и начинала хохотать: __ Ну, и дурак ты, Колька!— захлебывалась она,— уж такой дурак, просто набитый! Колька обиженно замыкался и уходил по своему делу. Но его тянуло посмотреть, все ли еще хохочет Фетинья. Он просовывая в дверь голову и оглушенко отскакивал назад. Фетинья, завидев его, хохотала, как сумасшедшая, крича вслед: — Мамку тебе надо! Сосуночек — Мя! Мя! Кольку брала досада. Он решительно входил в избу: — Брось драть горда! Думаешь большая, так боюсь я тебя? Вот как возьму палку, да тебя палкой!.. фетинья унималаль сразу, -охватывала Кольну в охапку и начинала кружить. Приговариваю,: _ — Не пугай —- не пугай! Не пугай — не пугай! Колька обмякал и. из Фетиньиных рук, говорил хозяйственно: — Пусти! Некогда мне тут... В канун масляной хозяин уехал в город с торгом. Дом повеселел. Фетинья за­ прягала Кольке коней, и он ехал в лес за жердями. От наступившей ростепели енег по дороге зазернился и похрустывал сочно под копытами лошадей. В оголенных, окутанных в белые куржаковые тенета, ветвях, си­ нел!, будто вставленные стекла, кусочки неба. Колька радовался приближению весны, надеясь вместе с теплом пробраться в город. VI. На масляной Авдотья не поднималась с кронами. Беспрерывно кашляла и не мо­ гла продохнуть бурливой, распирающей грудь мокроты. Михайло Евграфыч после обеда выехал кататься с гармонистом на облучке. — Дождал бы, Михайло, умру пока,— тихо сказала Авдотья. Опутин остановился, мельком взглянул на посиневшую, худую Авдотью м пошел к двери. Фетинья, мывшая посуду? уронила блюдо на пол и разбила. Опутин оглянулся еще раз и вышел. Сырые кони взмылись из ворот. Избоченясь на облучке, гармонист Степка раз­ махнул до отказу заплатанные меха, присвистнул удало в тон похабной песне... Авдотья хрипела на кровалл, бойкая Фетинья, приникая к холодному стеклу, не­ слышно утирала обидные слезы. Вечером подвыпивший Опутин вернулся домой. Подмигивая отворачивающейся от него Фетинье, долго пил чай. Фетинья убрала со стола и легла на лавку спать. Колька свернулся под тулупом. Опутин сидел за столом и пел. Потом потушил лампу, во не полез по обыкновению на полати, а бродил по избе из угла в угол... Половицы скрипели под тяжелыми шагами. В лунном свете он казался огромным и страшным. Колька кутался пугливо с головой в тулуп, забываясь на минуты тяже- лы* бредовым сном. Ему начинало казаться, что он не Колька, взятый из детдома, а деревенский пастух. По солончаковому, выжженному «олнцем полю бродят густым стадом овцы. И От­ того, что овцы черны, как уголь, по хребтам их от солнца горит шерсть. От жары ста- 10 прячется в густых порослях черемухи. Кольку будит тревога: в кустах, наверно, ВДит волк. Колька бросается в кусты. Здесь прохладно, и он садится отдохнуть. В вет- ,,сРемухи паук растянул сетку из тонких серебристых ниток. В сетку попалась к''ха и трубит отчаянно в настороженной тишине. Цепкая паутина крепко облипла во- РУг примятых крылышек, намоталась клубочками на ноги. твм ^ Труг П(> сер^ряньш ниткам пробежал пятнистый паук и уставился на муху, ■vtbQffl, как просяные зерна, глазами. Колька ждет, что будет. Ему начинает ка- л- ’ Сибирские Огни»