Сибирские огни, 1929, № 3

20 Мальчик остановился, закутался в лохмотьях. Макаров выбежал из-за бочки, завернул чайник ® полу и опять подтолкнул сынишку. Вернувшись, он закричал: —» Уздяев, давай берись. Рабочие подбежали к бочке, присели, чтобы поудобнее взяться, и бочка покати­ лась через порог. Шпигель взял у завхоза фляжку, 'прошел к цистерне, опустал в нее ливер, зажал у «его верхнее отверстие пальцем, перенес ливер из цистерны во фляжку, наполнил ее спиртом и передал завхозу, Василий Сменович подвесил фляжку на пуговицу и, как ни в чем не бывало, вер­ нулся в склад. Там наскоро глотнул спирта, закусил «языком» и поставил фляжку на место. 3. Контора занимает три комнаты в верхнем этаже. В первой вешалка, печь, рядом на табурете сторожиха, доска об’явлений, оправа окно, голый залитый чернилами стол завкома, прямо— .две двери, в бухгалтерию и в кабинет директора. В кабинете, в отличие от других комнат, обои. Дорогие, цвета бордо, у потолка обрамленные багетом. На обоях выпукло и четко: портреты, плакаты, диаграммы, рас­ писание поездов. Возле телефона аншлаг: в случае пожара звонить 5-09. На столе полка с книгами, пробирка с дрождями, образцы ячменя, ржи, крахмала. На окне рижская пурка. Иван Никитич сидит за столом, просматривает почту— телеграммы, отношения, запросы. Телеграммы коротки, деловиты, но все одного содержания: шлите десять, шли­ те пять, шлите ежедневно три. Отовсюду просят дрождей. Иван Никитич снял оо стены «план распределения продукции на июнь месяц», разметил на телеграммах, кому сколько выслать и пошел в бухгалтерию. Курчавая куколка-машинистка, рыжеватый помбух и гладкий статистик молча кивнули на его приветствие и продолжали работать, а счетовод Солодков вскочил на ноги и поклонился низко-низко, так что замочил в чернилах упавшие волосы. Директор смял навернувшуюся улыбку и взглянул на счетовода. Солодков— пожи­ лой человек, длинный, сухой, небритый. Полуеедые волосы свешиваются плоскими не- гнущимися прядями, как-будто на голове у него не волосы, а тупой колпак из серой оберточной бумаги. Одет он в плохонький пиджачок оо омятыми отворотами. Плечи за­ сыпаны перхотью. — Что вы, Ксенофонт Игнатьейгч, так низко кланяетесь? Как-будто вто даже неудобно. Солодков посмотрел на директора, приветственная улыбка исчезла, он неловко покраснел. — Привык я. У Губкина-Кузнецова служил. — Надо отвыкать, пора уже. А то сослуживцы нехорошее могут подумать. Солодков сел. Но работать он уже не мог. Цифры сливались и путались. Счеты «несли чепуху*. Солодков трудолюбив. Он приходит в контору к восьми часам и сидит до 6-7 ве­ чера. Серьезной работы ему не дают, и он выписывает ордера, составляет ведомости на жалованье, именуя их почему-то реестрами. Пишет он медленно, четко, не хуже пропи­ сей Гербача, но к новой орфографии еще не привык, иногда делает ошибки. В присутствии начальства у него неизменная улыбка и покорно-услужливый взгляд. Не то, чтооы он сознательно льстил, нет, он и не думает льстить, а просто он не знает другого обращения. И поза у него «весь к вашим услугам». Он любит пого­ ворить, но овежая мысль редко посещает его дынеобразную голову, и говорит он о скучных, всем известных вещах. Мало этого, все, что ни попадает ему на язык, он из­