Сибирские огни, 1929, № 2
— Вот видишь— ты споткнулся, тебе •больно, родным твоим больно и, знаешь, партии больно! Ведь ты— бедняк, хороший боец... Я за это поручусь перед партией всегда. И партия всегда за тебя болеет, знает, что ты, если будет нужно, пойдешь защи щать ее дело с винтовкой в руках, будешь биться честно, отважно... А тут— на, маху дал, споткнулся... Это ты— Чижов?!.. Разговор пошел легко, вышел длинным. Охотно поделился Чижов всеми своими мыслями и чувствами. Говорил о доме, об уче 1 бе, о партии. Смело признался и в своем увлечении Варенькой. — Прямо в плен взяла меня деваха. Каждый час вспоминается. Не девка, а огонь- белянка! Так, товарищ Туе, кажись 'бы, и слопал всю! — Вот это аппетит!— засмеялся политрук.— Что ж, Чижов, любить можно, не грех, и уж если любить, так здорово любить. Но только верх должна всегда держать голова, а не сердце... И в сердце— первое место революции... Понимаешь? Так они разговаривали, пожалуй, час. А на другой день, тоже после ужина, когда пришли в роту, Федька, Горсун об’явил: — В Денуголок! Ответ на азимутское письмо Чижова обсудим! И Чижов, забравшись на табуретку, сам звал: — Всех прошу, товарищи! Кто не идет— тот азимут! Письмо было составлено от имени земляков-односелъчан Чижова и от его имени. Адресовано отцу Чижова. — Исидор Алексеевич,— читал Горсун,— мы, ваши Полянские земляки, и я, ваш сын Михаил Чижов, сообщаем, что никакого азимута ваш сын не терял. Азимут— это не предмет, а воображаемый угол на компасе, с помощью которого узнается, где север, а где юг... На этом история с «азимутеким письмом» была 'предана забвению. Чижов внутрен не словно возмужал. Он и без того, как 'боец, на хорошем счету был, но теперь его слу жебное рвение удвоилось, стало 'более солидным и в то же время естественным. Даже в увлечении Варенькой повеяли 'более трезвые ветры. Радостно встретил Чижов ее в воскресенье в полковом клубе,, и уловил в «воей радости что-то серьезное, осмысливаю щее его чувства. Так на полосе буйных молодых побегов первый же намек на колос осмысливает их буйство: будет плод. ...Прошла неделя со дня разоблачения азимутокого письма. Во вторник вечером в Ленинском уголке было людно, но, против обыкновения, не шумно. Писали письма, чита ет газеты, журналы, играли в шашки, шахматы, в домино. Группа красноармейцев от крыла детекторный радиоприемник,—-передачи еще не было,— и слушала об’яснения страстного радиолюбителя командира отделения Смонина. Чижов играл в шашки, имел выигрышную партию, две лишних шашки, упорно мозговал, как бы запереть пташку противника. Зашумел первым неугомонный Федор Горсун. Был он худоват, но крепок, муску лист, подвижной и кипучий, с беспокойными и по-хорошему жадными глазами, чистым и высоким лбом. Батрак, не помнящий ни родных, ни родного села, он пришел в Красную армию полуграмотный, но уже на третий день по приходе в роту из карантина написал первое письмо в редакцию окружной газеты «Красноармейская Звезда». Долго и стара тельно выводил непослушным карандашом буквы, написал немного, но от души. Товарищ красноармейский редактор! Я батрак, Федор Григорьев Горсун (это фамилия у меня такая) рожде ния 1905 года, приехал в Красную армию учиться по двум направлениям— воен но-политическому делу и своему образованию. Я малограмотный и сейчас много описать не могу. Вы отпишите мне, о чем я могу вам писать, а я уж постараюсь из последних, что есть, сил. Все вопросы, всплывающие из красноармейской мас сы, буду освещать и давать толчок к учебе и самообразованию другим. К сему красноармеец 3 роты Федор Горсун.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2