Сибирские огни, 1929, № 2

— Ночевали здорово, хришшоны,— выдавил он не своим голосом привычную фразу. Марина выскочила из-за стола и, прыснув, кинулась в кутъ. Бабка что-то ска­ зала Марине, а Станислав Матвеич встал и протянул руку. Селифон так растерялся, что долго даже не мог вспомнить, за чем он пришел, мялся и не знал, как начать раз­ говор. Он чувствовал, что все— и большой рост его, и длинный черной шерсти армяк, и огромные чирки на ногах, а главное— глупая растерянность смешит еще и сейчас выскочившую из-за стола девушку. Чувстововал, что смешит ее и то, что он пришел и сидит, смотрит на Станислава, Матвеича и только рот разевает, как оглушенный налим. — Штаныслав, Штаныслав Матвеич,— начал он, наконец, запинаясь,— дедуш­ ка. Агафон насшет улейков просит. Станислав Матвеич улыбнулся и торопливо сказал: — Хорошо приду. Селифон поднялся, стукнулся головой о полати и, не глядя в куть и не про­ щаясь, быстро шагнул к двери. На пороге, уже- захлопывая дверь, он снова услышал звонкий озорной смех. Дома, за ужином, на расспросы деда Агафона он неожиданно выпалил: — Девка там у их смеется, глазастая. И сейчас еще Селифон отчетливо помнит до мельчайших подробностей свою пер­ вую встречу с Мариной. Помнит даже, как ошпаренный паром из самовара таракан упал с потолка Станиславу Матвеичу на голову, и как тот взял его, посмотрел, бросил иа пол и раздавил. Долго Селифон стыдился и почему-то даже боялся встречаться с Мариной. Толь­ ко раз на святках, подвыпив крепкого медового пива, отправился в компании парней на вечеринку. Когда вошли в битком набитую избу, то первое, что увидел Селифон, это была ио-городскому разряженная Марина, не похожая ни на одну из чернушанских девок. Марина тоже сразу заметила Селифона, вспыхнула и не удержалась от улыбки, кольнувшей в сердце Селифона. «Трус, струсил опять»— подумал про себя Селифон и неожиданно, отстранив толпившихся баб и ребятишек, шагнул вперед, снял отороченную соболем шапку, хлоп­ нул ее об пол у желтых полуботинок Марины. Под частый перебор гармошки Сели­ фон вскинулся во весь рост свой, залихватски топнул правой йогой, поставил ее на каблук, пошевелил из стороны в сторону носком и, стремительно присев, начал по всему. кругу выделывать кудрявую присядку. Круг сжался, вытянувшиеся шеи у баб из задних рядов вот-вот готовы отор­ ваться, а Селифон все выкидывал и выкидывал присядку. Потом он вскочил и стал бить такую дробь, что самого за сердце забирало. Бил он не только каблуками о половицы, но и ладонями о голенища и подошвы сапог, локтями о колени, прищелкивал пальцем об оттопыренную щеку и снова кружился в бешеной присядке. Из стоявших у порога баб не выдержали сразу две и, бросив длинные азямы на руки соседок, пустились вокруг вертевшегося волчком Селифона. Селифон чувствовал, что вместе со всеми, не отрываясь,_смотрит и она— и это- то больше всего и горячило его, и без того разгоряченного медовухой. Ни лиц, ни гармоники уже не видел и не слышал Селифошка, Перед ним в мяту­ щемся хороводе неслось, плыло все,— ходил пол, потолок, люди. Толстая Впрпнея Мирониха задохнулась скоро и сошла с круга. Солдатка же Аграфена Растатуриха плескала платочком у самых глаз •Селифона и, изогнув слегка набок голову, кружила плавными кругами. — Эк, ножоть их еахатай, вот пляшут, так пляшут. Эк, забирает-то, эк заб рает. Ай-да Оболдуенок. Не выдавай, Аграфена,— вскрикивали бабы.