Сибирские огни, 1929, № 2
Гриша ходил так резко и неожиданно покачиваясь, что, казалось, часта тела его скреплены искргвленными болтами с развинченными гайками; в деревне его так и зва.ти Гришей развинтившимся и.ти разболтавшимся. Услышав сердитый окрик отца, он покач нулся вперед, будто у него где-то выпал болтик, и рассыпал муку по снегу. — Чо? — Рассылал, ротозей. Худо, говорю, смолол. Гурьян бросил рукавицы и, взяв в горсть муку, перетирал ее между пальцами. — Как песок.— Говори он тихо, будто с самим сдабою.— Везде все худо. Вот в ста рину мололи— доглядывать не надо было. На широку йогу стали, больше все надо. Завиду щий народишко пошел. Гриша встал по другую сторону воза и, приподняв низкую и широкую, как реше то, папаху, слушал. — Помню я, у Федора Тимофеевича мельница-мутовоч ка была. Вот молола! Не мука, а пух. Стояла она на Скакунке, вот талгока.— Гурьян повернулся как-то по-воро- оыгаому и показал за реку, где виднелся глубокий ров бойкой речушки Скакунки, ска тывающейся с горы.— Да-а-а. Все хуже и хуже...— И, будто осердившись на сына, под слушивающего его громкие мысли, крикнул:— Ты чо стоишь? Лентяй. Дубина осиновая. Снег идет, воз раскрыт, а он стоит. О, господи! Мерзлой кожаной рукавицей шоркнул по курчавой бороде, в которой появились первые белые волоски, и, минуту постояв молча, пошел от воза. Приподняв старую шап ку, похожую на куб, почесал повыше левой брови, темные волоски шторой торча.™ щетиной. — Лоб зудится— здороваться,— подумал он.— С ком же это? Усадьба Гурьяна занимала большую площадь между проселочной дорогой и ревой, к которой спускались высокие заплоты. По средине ограды стоял старинный дом, кры тый но-амбарному, теплыми сенями разделенный на две половины с русскими печами. Дальний угол ограды занимали низкие крипт пригона, по ебе стороны которого тол- шиш стояли высокие и гладкие, как свечи, заиндевевшие березы. В просвете между ни ми виднелся каменистый противоположный берег с глубоким рвом, пробитым неспокой ной речушвой. Глядя на белую щель, Гурьян думал о том, что хорошо бы поставить на месте Федора- Тимофеевича мсльиицу-мутовочку, обязательно (мутовочку. — У меня бы пе мука шла из-под жернова, а пена.— Он стоял посредине ограды и берега Скакунки были видны ему хорошо.— Вот на том бы уступе поставить. Опершись руками на костыль, положил подбородок на затылок ладони. Помолчав, покачал головой. — Нет, не до мельницы мне: ушли мои годы. Надо теперича грехи многие зама ливать, а не о «мельницах думать. Все это тлел есть, как в книгах писано. Надо на небе теперь собнрати богатство. Ребята пусть строят. Советом да словом добрым помогу где и то хорошо. Загремела тяжелая цель, зазвенел блок о проволоку, натянутую между домом и амбарами. Черня выскочил из своей конуры и с лаем пробежал мимо хозяина. — На кого он так?— проговорил Гурьян, поворачиваясь лицом к плотным смо леным воротам.— Принес кого-то господь... на вершной. Отворив ворота, высокий человек вел лошадь за поводья. Подойдя к старику, раз- мотнул длинные уши рысьей шапки и слетка тряхнул головой. — Не ждали? Гурьян, не торопясь, подымал голову, осматривая полосатые кисы из оленьих лапок, красные брюки, полушубок, опушенный серым каракулем, и шапку с красной лентой налерекос. Воткнув костыль с слег, он обеими руками приподнял шапку над го ловой, как венец, и поклонился. — Здорово живешь, мил человек. За каким делом господь послал?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2