Сибирские огни, 1929, № 2

— А то, что ты, как слепая, не, замечаешь, что...— взревел Гриша.— Бегат он к чужим бабам. Рот Устиньи приоткрылся, руки выронили вожжи: лошадь пошла мимо дороги. — Не. смотришь за своим мужиком... Гриша спрыгнул с телеги и пошел к своим полосам. XIX. Новый выселок— -виден с Дальней гривы. По ту сторону речушки, рассыпавшись в зелени березняка, черней постройки. Выселок назвали Вознесенским, потому что по­ стройка первых домиков была закончена к этому празднику. Дорогу провели возле ста­ рого Гурьянова остожья, через Скакунку перебросили мостик, Ефим за все лето ни разу не побывал на той стороне и не знал до сих пор, которая усадьба, братова: издали все домики казались одинаковыми и нельзя было узнать, где кто живет. — На поселке хозяйство можно вести по-культурному: земля близко. Зимой он голосовал за то, чтобы разрешить выселиться мужикам, а сейчас счи­ тал, что выселок— лишняя короста на хорошей земле, — Они же выехали не для того, чтобы по-культурному пахать и сеять, а от де­ ревенской жизни убежали: нового боятся, черти полосатые.— Глядя на поселок, он ду­ мал о глупой затее его обитателей. Сейчас тихо, но тишь эта не будет продолжаться де­ сятилетия. Какая-то новая «ила должна налететь на деревню и перетрясти ее, пересорти­ ровать, оказать напутственное слово одним и вынести приговор другим. Глупо бежать от этой всепобеждающей силы. Ефим не представлял себе точно, какая это будет сила, но он чувствовал, что жизнь должна.пойти по-иному, что старые формы не годятся и теперь уже напали скла­ дываться новые, на первый взгляд, как все новое, непонятные. Этот перелом случился в войну. Ефим замечал, что теперь в деревне люди уже не такие, какие были десять лет тому назад. Когда он был молодым— считалось нехорошим поступком пройти мимо стари­ ков, не сняв шляпы и не поклонившись. Все кланялись старикам и он кланялся. Теперь же нет этого. Старики в военные годы как-то незаметно для всех выронили право на ува­ жение. Они, растерявшись, ворчали, а всеми делами общественными управляли вернув­ шиеся с войны фронтовики. Составляя снопы в суслоны, Ефим видел, как но дорожке от поселка поднялся на гриву маленький человек, прошел мимо остожьев, остановившись на минуту около Гри­ ши, и пошел по дороге к селу. — Мсркщпа. Его догнали у конца Дальней гривы: под гору парень шел быстро и легко. — Садись,— крикнул Ефим, сдерживая лошадей, бежавших крупной рысью. Дядя Ефим! Здорово живешь.— Меркуша. ухватился за край телеги и прыгнул в нее.— В деревню пошел,— говорил ад,— Праздник завтра, так я с ребятами побуду. На заимке-то тоскливо. ' — Так, лошади, значит, отец не дал. — Мне и пешком хорошо. Разговор не вязался, пока Меркуша. не сказал: — Я про Ерманию люблю слушать. Расскажи, дядя. Там все не так, как у нас, баско как-тэ. — Что же тебе рассказать-то?— Посмотрел в сверкающие любопытством глаза парня.— Ну, слушай. Молотьба скоро начнется: мы молотим простыми машинешкамп, а там, Меркуша!...— Он заговорил опять о превосходстве немецкой техники. Устинья, до сих пор молчавшая, ввязалась в разговор: — Перестал бы молоть языком-то. Там да там, а какой нечистый дух и нес тебя домой-то; коли там лучше. Сколько мужиков крещеных ерманцы твои хваленые убили, сколь сирот оставили?