Сибирские огни, 1929, № 2

XV II. Дни катились золотыми шарами, шелестели некошенными травами на широких межах, цвели запашистой гречихой. Небо было такое чистое, голубое, что его, казалось, только-что вылудил искусный мастер, и какой-то шалун нустил по нему— светлой та­ релке— блестящий горячим золотом волчок. Ночи тянулись такие же тихие, полнолун­ ные и теплые. Вечерами, когда темно-фиолетовый поясок ложился между землей и небом, часто мигали красные всполохи. — Калинники играют— хлеба дозревают. В следующие дни по утрам угрожающе хмурилось небо, но в полдень ветерок рвал тучи на мелкие клочки и бросал их далеко за темно-зеленый Салаирский хребет, и опять палящее солнце улыбалось земле. Хлеба созрели рано: еще уборка-сена не закончена, а спелые полосы звали уже сдержанным топотом тяжелых колосьев пшеницы. Из перелесков и суходольных лугов поднялись люди на высокие грпвы, окунувшись в розовые волны пшеничных полос. И опять так же, как весной, мерцали по вечерам красными звездочками огоньки в полях, раздавались песни на румянных зорях. И опять по неделе не еадил в село Ефим. Ве­ черами уезжала домой Устинья и туманными утрами возвращалась с горячими шаньгами, запасом вяленого мяса и берестяными туесыжи, полными молока. Тимша оставался с Агриппиной, две недели отказавшейся от тяжелой полевой работы. На корню оставалась последняя полоса пшеницы. Трифон Николотой торопился на свое поле, но утром пала большая роса и пришлось ожидать, пока солнце сгонит ее. Трифон ходил по меже и хватал траву левой рукой, смотрел, как мелкие серебряные капли росы, стрехнутые с Сьшшок, падали на сапоги. — Мокрота.— Морщился и одним пальцем чесал в бороде.— Нельзя жать: нож у машины сломать можно. К стану вернулся недовольный, лег возле костра. •—- Где же твоя баба? Долго не едет. Хоть бы свежие шаньги есть ста.™. — Кикимора, ее знает.— Отвечал Трифону не охотно, не отрывая глаз от веревки, на конце которой делал петлю, думал.— Всегда: солнце из-за леса не поднимается еще, а она уж тут, а сегодня...— Посмотрел на солнце.— Что-то особенное задержало ее. Знакомый стук телеги в ухабах послышался, когда Трифон ехал второй раз вокруг полосы. Ефим оставил сноп незавязанным и, разогнувшись, из-под ладони посмотрел к остожью. Первое, что заметил он в телеге— была серая кошемная шляпка, делавшая маленькую фигурку сына очень похожей на молодой гриб. — Тимшу везет зачем-то? Завязан сноп, выдернул из хвоста его неприхваченные вязкой колосья и, согнув стебли пополам, сунул их под вязку; отбросив в сторону сноп, пошел к меже. -— Хорошо, что привезла: посмотрит Тимша на машину. Вот обрадуется, возьми его...— удержался от окончания поговорки. Среди распушившегося осота, вымахавшего в два аршина высотою на свежей пу­ стоши,- мелькала голова ребенка, Ефим встретил сына улыбкой. — Ты -зачем это приехал? — Так. Посмотреть.— Припрыгивая, Тимша бежал рядом с отцом.— Машина чо делает? Жнет? — Жнет. — А как она жнет? — - Нож у ней большой есть, она им срезывает пшеницу. — А как срезывает?— Мальчик не молчал ни одной секунды... — Смотри иди: вот так серп ходит и срезывает.— Движение ножа показал рукой. Тимша убежал за машиной, а Ефим, завязав два снопа, опять посмотрел на остожье: Устинья с узелком в руках шла к Гришиной полосе.